Вот ведь «подонок» — «стабильность наша» ему не нравится!

Главному редактору газеты

«Новая газета» Дмитрию Муратову

от осужденного Несветаева

Игоря Васильевича, 1961 г. р.

ст.160ч.4, срок-9лет,

начало срока-27.02.2009г.-

конец срока- 26.07.2018г.

Когда мои предки поселились на территории Заволжья в Волгоградской области, я не знаю, но скорее всего в 19 веке, когда из этих степей прогнали кочевников Ногайской орды, нападавших на русские поселения на Волге. Они были простые крестьяне — сажали зерновые, держали скот. Работников не нанимали: где их взять в безлюдной степи? Жили большими семьями в хуторах, работали все: и взрослые и дети.

Мой дед и моя бабушка жили в хуторе Калашников, Чурзины Василий Иванович и Татьяна Ивановна. Там же родилась и моя мама в 1935 году. Когда началась коллективизация, мой дед, чтобы его не сослали в Сибирь, отдал все: землю, скот и дом. У моей бабушки больше никогда не было своего дома. С шестью детьми и женой, дед переехал на станцию Джаныбек и поселился в землянке. Устроился работать техноруком в машинно-тракторной станции. В 1938 году в органы НКВД на моего деда поступил донос от простого водителя о том, что он тормозит ремонт тракторов. Мой дед был арестован и осужден по ст.58 к 25 годам лагерей и 5 годам ссылки. На суде, а судила «тройка», ему сказали: «Василий Иванович, вот ты говоришь, что ты не виновен и у тебя семья. Но на тебя поступило заявление. Если мы тебя не посадим, нас самих посадят, а у нас тоже есть семьи».

Когда деда сажали на станции в «вагон-Столыпин», он успел крикнуть моей бабушке: «Мать-я не виноват!» У моей бабушки больше никогда не было мужа. Деда отправили в магаданские лагеря. Родные написали на аппеляцию и срок сбавили до 5 лет. Но ему это уже не помогло: в справке написали, что осенью 1941 года он умер от сердечной недостаточности в лагере. Моей маме ничего не рассказывали об этом. Ей сказали, что папа воюет на фронте. В 1945 году она ходила на станцию и встречала солдат, возвращавшихся с фронта, хотела встретить своего отца. Ходила целый год, пока ей не сказали родные, что отец, наверное, погиб на фронте. Правда раскрылась, когда повзрослев, она решила вступить в комсомол. Ей отказали, потому что она дочь «врага народа». Это было для нее страшным ударом.

После смерти Сталина, родные стали писать в инстанции с просьбой реабилитировать моего деда. В 1963 году состоялся суд по его реабилитации. Вызвали на суд доносчика и он сказал, на вопрос о том, зачем он это сделал: «Такая была обстановка». Дед был реабилитирован. Моей бабушке назначили пенсию за потерю кормильца — 37 рублей в месяц.

Мама выросла, получила высшее образование, вышла замуж. Ровно через 20 лет после гибели деда в магаданских лагерях, 22 ноября 1961 года, родился я — Несветаев Игорь Васильевич. Я закончил школу, отслужил в армии и поступил в Волгоградский государственный университет в 1982году. В стране началась перестройка, гласность. Я очень интересовался процессами, происходящими в стране, был настроен критически к советскому строю. Не забывалась обида за своего деда, за страдания моей семьи, причиненные этой несправедливостью. В 1987 году я закончил университет и поехал работать в село Антиповку Камышинского района Волгоградской области. Работал учителем истории в Антиповской средней школе. Встретил там свою любимую, которая стала моей женой с её сыном Сашей, который стал мне как сын. Мы жили семьей. В конце 80-х активно участвовал в демократическом движении в Волгоградской области. В 1990 году стал депутатом Камышинского районного Совета. Помог жителям Антиповки в возврате храма, закрытого в 30-е годы. Организовал ремонтно-строительный кооператив и. т. д. Хотелось жить в свободной, богатой и демократической стране. Но наступило разочарование. Страна пошла не тем путем. Не те люди встали у руля, административно-командная система осталась, только изменилась, перекрасилась.

Я решил так: только новая экономика может изменить страну и кроме того: «Хочешь изменить мир — начни со своей семьи, сделай её счастливой». Я ушел в бизнес. Мы переехали в Волгоград, я организовал свое частное предприятие. Отправлял фуражное зерно из Волгоградской области на Болшевский комбикормовый завод в Подмосковье и привозил с Урала в нашу область ангары. Начинал все с «нуля»: без денег и связей. Работать было тяжело: постоянно наезжали братки и сотрудники милиции, все предлагали «крышу». Но Бог миловал, все обходилось. Но в 1994 году меня арестовали. Я не совершал этого преступления: это мошенничество совершили мои знакомые. Просто у меня не было «крыши», я не платил взяток. Мы жили скромно, все вкладывалось в дело. На следующий день после моего ареста со счета моей фирмы пропала крупная сумма денег (я брал кредит), на базу, где у меня был склад, зашла колонна военных машин, вывезли товар. За время следствия пропало зерно с элеваторов, 300 тонн. Была конфискована партия ангаров на другой базе: как мне сказали, обанкротилась фирма, которая их хранила.

Следователь Романенко привязал меня к этому делу на основании инструкции Совета Народных Комиссаров от 1947года и кроме того пригрозил: «Если не признаешь вину, я закрою твою жену. Посадить я ее не смогу, но год в тюрьме под следствием продержу, а там ее зечки поломают!» Пришлось признать вину частично, подписать бумаги и жену, Несветаеву Любовь Павловну, не арестовали. На суде не было прокурора, потерпевших, свидетели куда-то уехали или заболели (судили по их письменным показаниям). Приговор — 4 года лишения свободы. Жена везде писала, хоть и была домохозяйка и добилась: меня, спустя 3 года 7 месяцев, помиловали. Спустя годы, мой адвокат по личной инициативе, пришел к председателю Краснооктябрьского районного суда и спросил: «Как вы могли посадить этого человека-он не виновен!» Тот ответил: «А что ваш клиент недоволен? Пожалуйста, мы его можем реабилитировать, только денег пусть не просит». Я отказался: это выглядело, как подачка.

После освобождения было тяжело, денег не было. Все изменилось пока я сидел, плюс ко всему судимость. Занялся строительной деятельностью. Сначала в Волгограде, потом мотался со своими строй бригадами в Москву и по России. Со временем, из-за семьи, пришлось прекратить эту деятельность, захотелось спокойной работы.

С единомышленниками мы создали кредитный кооператив. Администрация Волгоградской области и руководство страны в начале 2000-х годов очень приветствовали эту деятельность. Пайщики кооператива получали реальную пользу: одни получали доход, другие — средства для ведения своих дел. Государству платились налоги. Жажды наживы у меня не было, соблазны я безболезненно пережил еще в 90-е и жил по принципу разумной достаточности, и спокойно смотрел на суету в окружающем мире. Работа и дом — это все, что меня интересовало.

В 2006 году группа энтузиастов предложила мне участие в крупном строительном проекте с участием местных властей и Республики Словакии. Мало того, этот проект вошел в федеральную программу Национальных проектов по строительству доступного жилья. Министр строительства Словакии приезжал в Волгоград и озвучил желание вложить 1,5 млрд. долларов в это проект. Я увидел путь дальнейшего развития кооператива в этом проекте. По условиям соглашения, мы подготовили проект планировки и межевания территории поселка Ангарский. Сталинских времен бараки должен был заменить район на 100 тыс. жителей, застроенный домами европейского класса с доступными ценами. Три тысячи жителей аварийных бараков должны были переехать в комфортное жилье. С подачи Института Европейской Интеграции (Москва-Берлин) я был представлен к Международной премии «Евростандарт» и получил ее в Парламенте Берлина из рук министра строительства Земли Брандербург ФРГ. Еще позже в Страсбурге, в Совете Европы, из рук депутатов Европарламента получил Международную премию «Социальное партнерство» и был принят в члены Европейского клуба мененджеров. Я был рад, что европейцы поддерживают нас, россиян, в нашей работе, что приношу реальную пользу.

Но с января 2008 года, атмосфера вокруг начала постепенно ухудшаться. К кооперативу и к проекту власть стала относиться враждебно, чьи-то руки стали вставлять палки в колеса, в интернете полилась грязь от каких-то анонимов и. т. д. Я не идеализировал систему и видел и слышал многое, что меня окружало. Но это же не моё частное предприятие, а кооператив, куда вложены деньги людей. И на дворе не 90-е годы. За финансовое положение кооператива я был спокоен: был резервный фонд, мы соблюдали паритет между принятыми займами и выданными займами, они были обеспечены залогами (автомобили, недвижимость и. т. д.) Больше беспокоила атмосфера враждебности, которая нарастала вокруг нас. Начали массово банкротиться волгоградские кооперативы. Мне передавали, что в кабинетах удивляются, что мы спокойно работаем. Нами было принято решение провести аудиторскую проверку и опубликовать ее в газетах. Аудиторы приступили к работе, я уехал в командировку.

Когда я приехал, мне рассказали, что главный бухгалтер Ашкатов кинулся на аудиторов и выгнал их, когда они попросили представить первичную бухгалтерскую документацию. Вечером ко мне приехал Ашкатов с братом: «Я был у генерала-земляка и пожаловался, что меня обижают аудиторы, и он сказал, что пересажает аудиторов». Я был в шоке. На следующий день я попросил аудиторов удалиться и сказал, что позову их, когда уволю главбуха Ашкатова. Тот после этого фактически перестал подчиняться и перестал подавать мне на подпись кассовые ордера. Это было в июне 2008 года. В конце лета прокуратура и ГУВД потребовали передать им списки пайщиков-вкладчиков и пайщиков-заемщиков, пояснив нам, что закон о банковской тайне касается только банков. Мы такие списки предоставили. Кооператив спокойно работал. На 100% выполняя свои обязательства. Атмосфера вокруг нас накалялась. В августе-сентябре 2008 года начался мировой финансовый кризис, у многих российских банков возникли проблемы. На нас это не повлияло. Мы спокойно работали, выполняли свои обязательства. Но в октябре 2008 года начался массовый отток пайщиков-вкладчиков. Он длился весь октябрь и начало ноября. В итоге нам пришлось ограничить досрочные возвраты вкладов. Досрочно возвращали только в случае болезни: на лечение, покупки недвижимости, автомобилей. Возвраты по сроку выполнялись на 100%.

Главбух Ашкатов в начале ноября принес кассовые книги за полгода и в моем подотчете стояла цифра — 125 миллионов рублей, а реально было 3 миллиона. Я спросил его: «Что это такое?». Он ответил, что у него так получается. Мой адвокат сказал мне: «Подпишешь ты или нет эти кассовые книги — не имеет значения. Твой арест- это вопрос если не часов, то дней». Я все подписал и взял эту сумму в кредит. Этим я отсрочил свой арест на 9 месяцев. Убедившись, что я все подписал, Ашкатов самовольно ушел в отпуск. Я его уволил за прогулы, по закону. Мы продолжили работать, выполняя свои обязательства. Выяснилось, что в компьютере бухгалтерия уничтожена. Для того, чтобы ее восстановить, нужно вбить в «1С» десятки тысяч первичных документов. В феврале 2009года судья Абросимова наложила арест на счета, на кассу кооператива и на его имущество. Оказывается, еще в январе 2009 года она рассмотрела малозначительный иск пайщика к кооперативу. Мы даже не знали об этом. На аресте присутствовала пресса, все было заранее подготовлено.

И тут началось. Мы продолжали несмотря ни на что, восстанавливать бухгалтерию. К маю 2009 года было набито в «1С» 7 тыс. заемщиков и 3 тыс. вкладчиков. Я просил Администрацию Волгоградской области и Прокуратуру Волгоградской области не допустить разграбления кооператива, говорил, что это вызовет социальный взрыв. Обещали помочь, но не помогли. 21 мая 2009 года УБЭП по Волгоградской области изъял всю документацию и электронные носители. Но им на самом деле, нужен был только один документ — кредитный договор, поэтому, на самом деле, никакая проверка изъятых документов не велась. А его там не было, он был у меня.

УБЭП добивался возбуждения уголовного дела и 27 июля 2009 года я был арестован и помещен в ИВС. Меня арестовали на 2 месяца. На допросы не вызывали. Пока я сидел под арестом, прошло собрание: в зале, где 300 мест, собралось 3000 пайщиков: меня сняли и поставили нового директора. Он подал на банкротство. Через 2 месяца после ареста ко мне подъехали два офицера из УБЭП. Они предложили мне дать показания о том, что я дал в виде взятки 125 миллионов рублей губернатору Максюте и мэру Гребенникову и Новый год я встречу дома, в кругу семьи. Если я откажусь, меня посадят. Я сказал, что это бред и я не боюсь. Они мне сказали, что это предложение генерала и если я откажусь — посадят мою жену. Я сказал, что подумаю.

Связался из СИЗО с супругой: «Люба, мне сказали, чтобы я дал ложные показания на губернатора и мэра, иначе тебя арестуют». Она мне ответила: «Никого не оговаривай, если арестуют, я потерплю». Во второй раз приехали из УБЭП. Я сказал, что никого не буду оговаривать. Он мне сказал, что меня посадят. В январе 2010 года была арестована моя жена: якобы она хотела убежать за границу из города Волжского, имея в кармане 12 тысяч рублей. Ей дали 7 лет. Мне дали 9 лет. Из 9 тыс. Заемщиков в арбитраж попало только 3 тысячи, а 6 тыс. пропало

Можно было бы много еще написать-как было и что было. Тысячи жалоб за эти годы написано в адреса, какие только жалобы — от Президента РФ до Страсбургского суда, кто только не пытался помочь — все бесполезно.

Теперь хоть Вы знаете правду, может быть она когда-нибудь пригодится.

©