КАПЛИ

БЕЛЕНА

1.

Осталось только расчесать

волос и дум седые космы,

за веки спрятать синий космос -

и спать хотя бы три часа,

и даже позу не менять.

Нагрянет день без сновидений,

платком ажурную-меня

в колечко медное проденет,

проверив, так ли уж тонка

кудель моих ночных наитий,

и так ли крепко держит нити

судьбу творящая рука:

свивая вместе явь и сон,

спрядёт мне то, что неизменно,

где явь чугунно-откровенна,

а сон лебяжьи-невесом.

2.

И снова будней вымученный плен,

и кошкой не сходящая с колен

моя пустая бабья одинокость.

У неба на глазу бельмо луны.

Объевшихся любовной белены

уже не видит божеское око.

Облокотившись на дубовый стол,

себя патроном загоняю в ствол,

когда над садом ветер ветви треплет,

легонько нажимаю на крючок,

саму себя пустив себе в висок -

и — белену завариваю крепко.

СТРАСТИ ПО ГОГОЛЮ ПОД КОФЕ С СИГАРЕТОЙ

1.

Сидят на Гоголе голуби,

и я на бульваре Гоголевском

под взглядом его — как голая,

и мысли — этаким моголем:

на Гоголя голуби — могут ли?!

Да только что ему, Гоголю…

А я стою — птица редкая -

а до середины — сгину

со всеми своими бедками,

и метками,

и сединами.

И мне-то голуби — долго ли?

Много ли надо — с голубя

на эту больную голову?

Поодаль бы мне от Гоголя…

2.

Вот докурю, допью свой крепкий кофе -

и спатеньки.

В кофейно-тёмной ночи

увижу долгий белый-белый день.

Я буду спать, и всё мне будет пофиг:

капелью мне апрель окно намочит, -

я буду, холодея, молодеть.

ВСЛЕД НОЯБРЮ

И снова ноябрёвая пора

трёхцветной кошкой льнёт к моим ладоням,

и жёлтые глаза её бездонны,

как наше невозвратное «вчера».

Черней чернил вороны во дворе

расставили на клёнах многоточья,

и смотрят их насмешливые очи

на то, как, словно шапка на воре,

горит листва, слетевшая с дерев,

не гаснет под осенним снегом редким,

и с ней горят стихи одной поэтки,

которые читались нараспев…

КАПЛИ

1.

— Иди и смотри: на реке расцвели камыши,

и волны речные, как вздохи, смотри же скорей!

— А там над водою, прозрачней умершей души,

не лик ли Офелии, лилии белой белей?

— Гляди: поднимается пар от дубовых корней,

а крону пронзают зарницы, — любой бы ослеп.

— Но что там за стаи летают, вороньих черней,

и перья бросают, и смотрят угрюмо вослед?

— Ах, как золотится венок на твоей голове,

а значит, тебе не придётся любви миновать.

— А кто за спиною, не чёрный ли мой человек?

Зачем ты привёл мне того, кто во всём виноват?

С дубовых ветвей опадает листва на глаза

и медно звенит о моей горемычной судьбе…

— Да я ведь другое старался тебе показать,

а ты — как во сне — о себе, о себе, о себе…

2.

— А каждый пишет только о себе,

и каждый только о себе читает.

К чему тогда ночные причитанья

«судьба-судьбы-судьбою-о-судьбе»?

Пустой мираж. Грустит печальный бог

посконных истин, и бунтарский дух твой -

всего лишь забарахтанная бухта,

где б ты себе своё барахтать мог.

О чём? Зачем? Мука извечных мук.

А есть одна лишь истина простая:

встречать в начале марта птичьи стаи

и провожать по осени

на юг.

3.

Хотелось откровений и пророчеств,

но снова настигают в подворотнях

дождями набормоченные строчки, -

с души воротит, -

и прячешься в мансардовые ниши,

но капли проникают даже в щели,

стекают по тебе на лист и пишут

тебе прощенье.

3.21.12.88