ЖЕНСКИЕ СТИХИ

Монолог ёлки, встречающей Новый год

наедине с Шурочкой бальзаковского возраста,

дома за праздничным столом, вполголоса.

«Знаете, Шурочка, как-то вы мне не очень», -

дружески ёлка кололась под бой часов. -

«Платье какое-то… можно бы и короче,

кстати и без рельефности от трусов.

Знаете, Шурочка, можно бы губы красить.

Шик — за столом опечатывать свой бокал…

В зеркало гляньте, Вы бледный немой карасик,

поданный под сметаной на первый бал…

Рыбка моя сусальная, в чём же дело?

Где же Вы видели тапочки с каблуком?

Что в Вас закоротило, перегорело,

словно цветная гирлянда под потолком?…

Вместо противоядия от усмешки,

вложенного подарком в тугой конверт

с подписью «до востребованья», Вы в спешке

сами себе отправили в двадцать лет

эту путёвку. Она на одну персону, -

нынче дошедшая, не ко двору, не в масть.

Слякотная сопливость не по сезону

на приглашение это отозвалась…

Бросьте Вы, Шурочка, тренькать на пуповине.

Тёплое дохлое Асти и праздник — наш!…»

Ёрзала ёлка на высохшей крестовине.

Сыпала иглы.

Жалела меня за блажь.

* * *

Вечер. Зима на пороге свернулась кошкой бродячей.

Бывшей подругой меня называют с лёгкой подачи.

Бывшей сестрой, бывшей женой — неосторожно…

«Быстро привыкнешь» — мне говорят. — «Это несложно».

Вечер. Чужие тёплые окна смотрят неловко.

Встали такси жёлтые злые на изготовку.

Где-то ты мимо едешь с работы, зябкий, усталый.

Я не привыкла, но привыкать не перестала.

Ночь расползается по подворотням вкрадчивой речкой.

Волком меня до сих пор называют в шкуре овечьей.

Может и правда, может, не зря. Я допускаю…

В этом обличье жить без тебя я привыкаю.

Комната больше. Комната тише…

— Как ты?

— Неплохо.

Всё ещё шкаф мой вишнёвый хранит клетчатый хлопок.

Строгий узор вытертой ткани пахнет знакомо,

будто вот-вот брякнет замок:

— Солнце, я дома!…

Плюшевый зверь затаился на полке, глядит не моргая.

К всякой торжественной немоте я привыкаю.

Душу латаю, почти по учебнику «Общая хирургия».

Со стороны — пантомима. Внутри — спасительная летаргия.

От ежедневного вдруг отрываюсь: чашка пустует…

Хрустнут суставы… Я не скучаю! Я не тоскую!

Я — привыкаю. Неотвратимо. Вспомню — так вскрикну.

Как это страшно — я ведь сумею, я ведь привыкну…

* * *

I

Боюсь. Бравирую. Твержу — ещё успею.

Какие тридцать? Двадцать девять без пяти…

Но подколготно всё же жду аменорею,

и маневрирую на выбранном пути…

Мой календарь частит, обводит красным даты -

давно истёрся от любви аптечный стыд.

А мы по-прежнему безбременно женаты.

И оба — полы. Разнополы и пусты.

II

Кто придёт на помощь — овощ или птица?

Что тебе, любимый, никогда не снится? -

детские ладошки, детская головка…

Навались небрежно… Повернись неловко…

* * *

У соседей в застенке брачные игры.

Я крадусь на цыпочках по паркету -

невидима.

Мы с моей тенью — ниггеры,

просрали любовную эстафету.

А мёд сквозь щели течёт длиннотами,

настораживает,

жжёт уши.

Мне ставили голос теми же нотами.

С тех пор они меня тайно душат.

Петь мне и говорить мешают…

Тёте больно -

в пять лет я думала.

Выросла, стала совсем большая -

совсем большая влюбилась в пугало…

И стала пуганой…

Куролапая,

любила сама себя по-девчачьему…

Месяц подглядывал, ночь царапая:

«Больно?»

Что было отвечать ему?

* * *

Отлучи меня от плиты.

От поваренной библии — отлучи,

в многопёстрой толпе меня отличи,

отключи голодные рты…

Научи танцевать канкан.

Возврати корсеты, забудь про брюки…

Да, желания женщины близоруки,

и сама она многогранна,

что твой стакан.

Я круть-верть-волчок.

Я на солнце вою.

В мой прозрачный лиф, как в сачок

гурьбою

набивались раньше.

Теперь:

от скуки, от нечего делать, разные

ставят клейма, как грипп, заразные.

Узнал — не подходи — апчхи!…

Кусаются выкидыши-стихи,

топчут вымя.

Им петь не хочется…

Мало имени,

нужно отчество,

форма, премудрость. Дальше по случаю -

мятые руки, глаза плакучие.

Скулят:

— «Отлучи её от плиты!

Кто, Господи, если не ты?»

18.221.183.34