Плечи. ню

Зима вколола миллиграмм новокаина…

Зима вколола миллиграмм новокаина,

И липкий снег, к ногам сползая внутривенно,

Шептал о женщине, баюкающей сына,

Шептал всё тише, благородно и напевно.

Слова сверлили слуховые перепонки

Волшебной песней обаятельной сирены.

Воспоминания о женщине, ребёнке…

Ещё — прошу тебя! — ещё сосулек в вены.

Ничего-ничего, крепкий кофе заварен-заварен…

Ничего-ничего, крепкий кофе заварен-заварен,

горький кофе взамен пары глиняных кружек глинтвейна,

А взамен пустоты — рыбка фугу и худенький парень,

ничего-ничего не увидевший в гуще кофейной.

Райзэ-райзэ*, сынок. Ничего-ничего не случилось,

только мокрые простыни жадно желают подругу.

Расставаясь — не плачь и не смей становиться причиной

женских слёз и обид, не умеющий жить мальчик-фугу.

У тебя — хэппи-Ян, у неё — хэппи-Инь, всё спокойно;

ничего-ничего, кто сказал, что развод — это больно?…

· Райзэ (нем. reise) — императив глагола reisen (одно из значений — «отправляться в путь»)

Плечи. ню

Он тебя напугал своим бешеным чувством и ритмом?

рядом с сонной артерией — сдавленным стоном? Мужчина,

ваши губы шершавые над подбородком небритым

показались знакомыми ей, как и рябь никотина

у границы меняющих форму округлых зрачков -

искажённый овал из оранжево-белых бычков.

Этим вечером — клац! — больно щёлкнуло возле гортани,

и любовь поползла из-под рёберных мышц в ротовую…;

раскрутившийся вентиль выбрасывал фразы комками:

«я тебя… я тебя… я тебя насовсем отвоюю».

Только нежная линия плеч — и нажим изнутри

на адамово яблоко. Скорая помощь — ноль три.

Пчелиный бог — Здесь и Сейчас

Я разрé зал кусачками Слово

и увидел сокрытые соты,

Из которых, запачканный мёдом,

покатился созвучий горох.

И в груди (из-за осени что ли?)

завертелось сезонное что-то -

Это призм шестигранных и липких

ошмелевший, воспрянувший бог.

Что же, с богом! — снаряд насекомых

грудь размазал, как выстрел базуки,

По стесняющей старой футболке -

древнегреческий красный нектар.

Я заснул под повисшие возле

перепончатокрылые звуки,

Подключив состояние бога,

чтобы сбить человеческий жар.

Трещины оконных рам

Эти белые-белые ниточки… (чей я?)

протянулись к рукам из оконных морщин

и рассыпались в них, как сухое печенье

рассыпается — ррраз! — от шипованных шин.

Прислониться к стеклу и задуматься… (как ты?)

о стеклярусных крошках, зажатых в кулак.

Многоразовым жалом прицелился кактус -

излечи эту рану, ручной Эскулап!

За стеклом — листопад. И потерянность листьев

говорит об одном — с сединой пополам:

эти белые ниточки — только предвестье…

и начало конца полосованных рам.

Цвé та лимона

Расширяясь, два лёгких за стены больницы,

Возведённые в древности богом шафранным,

Выползали на солнце, как глаз из глазницы,

Когда очень устал от жены и дивана.

А на солнце казалось, что койку и стены

Вышивают в избе руки сгорбленной бабы:

Цвета жёлтого нить, да игла у колена,

Да прерывный напев про мирские ухабы.

Эта песня — из стен и, как стены, конечна,

Коль вдохнул, выдыхай — это буква закона.

Цвета мела рубашка, стянувшая плечи,

С давней вышивкой нежного цвета лимона.

3.145.57.5