Осип Эмильевич Мандельштам
Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
— Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, — идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса — не поймешь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы, на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.
Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;
В каменистой Тавриде наука Эллады — и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.
Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена, -
Не Елена — другая, — как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
11 августа 1917, Алушта
Осип Эмильевич Мандельштам
После дождичка в четверг.
Мы сухариков попьем
Или чаю погрызем!
И пьян я в хлам…
Налью на грудь
Прямо в соски.
Мой вздутый орган
Теперь «бедлам» -
Прогнавший ужас
Ночной тоски…
vogebor 11.08.16 15:30
Алушта, берег Чёрного моря, южный вечер, женщины, чувства, стихи.
Месяца три-четыре назад читал статью о последних днях жизни Поэта. Жуть, конечно, умереть в бараке пересыльного лагеря, сходя с ума, голодая; доживая беззащитным, тонким, дрожащим…
Чем мог он навредить, кому?
А я был на этой сопке во Владивостоке, и кто знает, не пересеклись ли наши пути с Осипом Эмильевичем на той приморской земле, пусть и с разницей в почти полвека. Бывший лагерь был приспособлен под так называемый «Экипаж» — огромный сборный пункт Тихоокеанского флота, куда занесло нас, подмосковных пацанов, весной 85-го. По сути, та же пересылка. Такие же (а может и те же самые) бараки на склонах сопки, деревянные нары двухъярусные, столовая, и вид на бухту Золотой Рог, где-то внизу и под ногами словно. И гадание — что напишет комиссия в призывных документах — ПЛ? НК? или что-то ещё? Два года служить или три?
А сейчас представляю себе декабрьские ветры 1938 года…пронизывающие эти деревянные бараки. Сопка, Владик, чилима, ветра — и Поэт. Несправедливые весы Судьбы.