Продолжение проекта "Народная память". Налогообложение колхозников в СССР

Налогообложение колхозников в СССР. Воспоминания отца

Мой отец, Лычагин Иван Тихонович, вспоминает: «В колхозе (деревня Елань-Колено Новохопёрского района Воронежской области) перед войной на каждое домохозяйство выделялось по 40 соток земли. После посевной, в июне месяце, по огородам ходила специальная комиссия. Видят, овощи – капуста, огурцы, помидоры. Меряют сажнём. Три сотки – пишут в ведомость. Конопля – пишут, сколько конопли. Картошка, зерновые – пишут. Пчёлы есть? Сколько семей? Сад есть? Сколько яблонь? Обязательно запишут в перечётную ведомость. В хозяйстве – корова. Пишут. Двух коров хозяин не имел права держать. Тёлка, подтёлок, овцы, свиньи, куры, гуси, утки – всё запишут. Уходят, считают, через некоторое время приносят извещение – Тихон Митрофанович, вы должны заплатить тысячу двести рублей налога. Занимались этим делом агенты из поселкового или сельского совета, уполномоченные от районного фининспектора.

И налоги приходилось платить. Кто не платил налоги – сведут корову. Нет коровы – заберут другую живность. Нет вообще никакой живности – опишут имущество, что в доме есть, пальто, пуховые платки, подушки-одеяла. Опишут и конфискуют, а потом продают. Я это помню очень хорошо, такие случаи у нас в деревне были.

Шкуру заколотой свиньи, кожу коровы или телка, овечью шкуру надо было сдавать государству в обязательном порядке. А какое, допустим, сало без шкурки? Овечья шкура – тоже ценность для селянина. У нас там ветры, простую телогрейку продувает насквозь. Крестьянину интересно иметь тулуп. Нужны шкуры. А если не сдашь их государству – совершенно реально сесть в тюрьму года на два. Это не шутки, я говорю чистую правду – так было. Не дай вам бог поругаться с соседом и он за вами что-то заметил. Донесёт, и будет вам тюремный срок. Поэтому свиней, если кто хотел заколоть потихоньку, уводили от деревни подальше, и делали всё тайком. Профессия скорняка – человека, который делал тулупы из овчинных шкур, была опасной, их часто проверяли на предмет нелегальных шкур, тоже могли посадить. Случаи доносов были редкие, но были.

Яблони и сады народ начал сводить, их рубили. Причина – в том, что яблоки в наших краях урождаются не каждый год. А налог пишут – каждый год. Яблони стали в деревне роскошью. Пчёлы тоже оказались не выгодны, много их держать было нельзя. Много овец – нельзя.

Вот огороды люди сажали всё равно, потому что тут уж никуда не денешься, не посадишь картошку – помрёшь с голоду.

Я служил в армии, отец ходил тогда на костылях – в войну перебило ногу под Ржевом немецкой миной. У нас была корова, очень хорошая, но старая. Отец задумал «отремонтировать» скотину – молодую тёлку вырастить на смену старой корове, а ту зарезать. Тёлка ещё только должна отелиться, а в дом уже приходит человек: «Тихон Митрофанович, у тебя две коровы. Так нельзя, ты давай это самое, а то – мы составим акт». Отцу, чтобы не остаться совсем без коровы, пришлось пристроить стельную тёлку своей сестре, у которой не было хозяйства. Вот так выкручивались.

Вот расскажу об одном случае – как воспитывали лодырей в колхозе, какие воспитательные меры к ним принимали. В колхозе надо было отработать определённое количество трудодней, как минимум – 120. Некоторые работы были выгодны, можно было за день выполнить полторы нормы и получить полтора трудодня. Некоторые – невыгодны из-за большой нормы, и даже если вы отрабатывали полный день, вам писали 0,3 трудодня, или, скажем, 0,1 трудодня. Я был на каникулах водовозом, запрягал лошадь в бочку на колёсах. Черпал воду из реки или колодца и возил в степь, поить людей, поить лошадей, варить обед. Мне писали 0,75 трудодня. Но были люди, которые положенный минимум в120 трудодней не вырабатывали. У мамы была подруга – тётка Аринка, вот у неё всё время такая история была. Жаловалась на желудок, болела часто, выходила на работу изредка. И вот она не выработала минимума. Кто придумал эту затею – сказать не могу. Но молодежь заявилась к дому тётки Аринки с настоящим… гробом! Даже красной тканью обшит, с черной полосой – всё как положено. Тётки дома не оказалось – может, случайно, может, кто предупредил. Но церемонию провели всё равно – это были такие «Похороны Лодыря». Народу сбежалось со всей деревни – туча. Развлечений было немного, а тут такое. И я всё это видел. В принесённом гробу лежал, как оказалось, какой-то парень, он в ходе церемониала, ради потехи, выскочил из гроба. Постояли с пустым гробом, забили крышку, развернулись и унесли. Вроде ничего особенного, можно счесть даже чем-то весёлым, если не учесть того, что человека, которому провели такую церемонию, исключают из колхоза. Это означает следующее: ему отрезают землю «по порог». От 40 соток могут оставить, скажем, 15, а могут и всё отобрать. Была даже фраза такая: «По порог захотели?» Это означало угрозу отрезать землю. Исключенному из колхоза не дадут колхозной соломы, чтобы кормить скотину, не дадут колхозную лошадь что-то привезти – а своих держать было нельзя. Фактически всё это означало голодную смерть, нищету – податься в деревне было просто некуда, чем-то заработать было трудно.

Но вот эта конкретная история кончилась несколько неожиданно. Случай получил огласку в связи с тем, что тётка Аринка вскоре после этих похорон умерла. Оказалось, что её «лодырство» было вынужденным, у неё была такая страшная язва желудка, что вообще удивительно, как она ещё иногда умудрялась работать. И эта язва свела Аринку в могилу, а организаторов «похорон лодыря» привлекли к суду. Что решил суд – я не знаю, но что закопёрщиков судили за надругательство над серьёзно больным человеком – это было. Вот такое было воспитание в колхозе.

Мать: «Я была студенткой, приехала домой в Павловск, на каникулы. И там рассказывают историю: 1950-й год. Военком района был грузин, Чухуа по фамилии. Говорил с акцентом. Получает он письмо из армии – солдат, из большой многодетной семьи, пишет ему, что у родителей требуют уплаты налога, а у них много малолетних детей, и платить нечем. Чухуа поехал в деревню, жалобу проверять. Посмотрел дом, семью, приходит к налоговикам и говорит: «Ребята, что ж ви там хотите взять? Там же брать нечего, там адын деруг». Весь Павловск смеялся над «адным деругом (дерюгой)», но семье этой было не до смеха».

Отец: «Сынок, я тебе рассказал, но ты про это не пиши. Я не хочу, чтобы то, о чём я сейчас рассказал, было на радость бандитам, всем этим нуворишам. Не хочу, чтобы они смаковали это всё. Да, всё что я рассказал, было на самом деле. Я много видел гадкого, но коммунистом остаюсь. Я проклинаю тех, кто ссылал и мучил невинных людей, кто трудяг отправлял в тюрьмы и на поселения. Но эти – не лучше. И их можно проклинать за то, что они сотворили со страной - не меньше. Тех, кто разграбил нашу страну, разворовал всё созданное таким тяжким трудом и рассовал по своим карманам – будут проклинать наши потомки».