100 лет уголовному розыску

Всё это написать бы завтра, но завтра я в дороге, а не сказать — не могу.

Душа просит.

5 октября 2018 года исполняется 100 лет службе уголовного розыска. Век!

Память листает страницы, события, лица, дела, и я понимаю, что те несколько лет, что мне посчастливилось провести в рядах уголовного розыска, были годами обретения настоящего жизненного опыта.

По молодости, по бесшабашной энергетике конца 90-х годов, не замечая вселенского кавардака вокруг, не боясь ничего, отличные парни всегда были рядом. Что у нас было тогда? — наверное то, чего уже нет сейчас и не будет. Да, и это неумолимая, незыблемая диалектика движения, и не стоит полагать, что прошлое было лучше настоящего, но сколько мгновений той жизни мне хотелось бы пережить. Честно — есть такие мгновения.

Какой-то цельный, яркий, масштабный Момент Истины.

Всё проходит. Я не знаю, как живёт угро сейчас, да и не надо, наверное, мне это знать. Другие времена — другие люди, другие правила. Не отношу себя к тем, кто любит побрюзжать: «А вот в наше-то время…»

Жизнь уже по другим магистралям меня ведёт, и завтра моё от моего же позавчера не зависит. Но когда я услышу завтрашним днём в трубке голоса товарищей, кто делил со мной тех лет беды, горести и радости, бессонные ночи, азарт погони, кто пил со мной водку из одного стакана в прокуренном кабинете, я буду ощущать себя там, в тех всё отдаляющихся годах, и по доброй традиции, нам всем нужна будет оперская удача.

Так что с праздником, сыщики всех лет и поколений. Здоровья, удачи и ничего не бояться.

Одно из вынесенного из того времени, прожжённого на своей шкуре, и в душу запущенного наглухо, навсегда — понимание, что нельзя допускать несправедливости. Казалось бы, что за бред — да он же природой милицейской обязан быть несправедлив, скажут всезнающие… ан нет, друзья. Не так.

Так случилось, что каждодневно на протяжении почти десятка лет сталкиваясь с самыми крайними проявлениями человеческой натуры, лично я вынес для себя понимание, что глубина природы, самого нутра, что ли, человека — непознаваема. Поэтому, пусть и парадоксально, но принцип «сомневаться до последнего», чтобы не сделать невиновного виновным (а учили этому золотые мои учителя) — мой и со мной навсегда.

Из тех же лет пришло и осознание того, что при всех крайних проявлениях человеческой сущности, человек всегда нужен гуманизм. Нужны доброта и красота.

Многого не помню, но всегда в голове один случай, вернее, один период времени, который мне врезался в память навсегда, и я часто, действительно часто его вспоминаю как один из важных жизненных уроков.

На территории 2-го городского отдела в Одинцово случилась серия разбойных нападений в подъездах. Помню, на Вокзалке, на улице Свободы… в подъезде два-три парня приставляли нож к жертве и забирали, что было.

Один, второй, третий… ловим, ищем, начинаем понимать, что не наши (Одинцово двадцать лет назад ещё не засралось пришлым людом), и вот на очередном разбое случилось нечто похуже. Паренёк, на которого напали, оказал сопротивление и его ударили в толкотне в спину ножом — первый раз за всю серию нападений нож пошёл в дело у них. И ударили так, что нож кончиком попал пареньку в позвоночник и как-то там обломился.

Ничего у него не взяли, убежали, но к несчастью, парень обездвижел. Ноги отнялись. Через несколько дней этих чертей всё-таки наши вычислили. Оказались, смоленские гопники, то ли из-под Вязьмы, то ли Гагарина…

Доказывать было мало чем. Потерпевшие не опознавали — грабили-то в темноте, деньги они спускали быстро, ценностей, насколько помню, тоже не было, ну буквально какими-то крохами мы зацепились. Ну и по горячему один из них признался, рассказал все эпизоды… Кто знает, может в итоге и развалилось бы.

Но вот отец того парня, лет сорока с небольшим, приходил ко мне в кабинет почти каждый день. Крепкий, с умным лицом, поникший, с красными от бессонницы глазами, приходил и тихим голосом спрашивал, как дела, что у нас получается, что не получается. Он не кричал, не ругался, он тихо говорил о том, что сын лежит, что врачи говорят о плохом, что он растил этого парня правильным, и что винит себя в том, что тот начал сопротивляться… вот всё это просто прожигало насквозь, поверьте. Я не мог его попросить уйти, язык не поворачивался. Я что-то пытался ему говорить, объяснять, что мы до последнего шанса будем дожимать дело… и не мог представить себе, что я скажу ему, если мы не сделаем этого. Если мы проиграем. Мне просто было страшно подумать, что глядя в эти глаза, мне придётся расписываться в нашем бессилии.

Потом он уходил, и мы начинали думать, бегать, впадать часто в ту бестолковую суету, которая возникает, когда особо некуда бежать.

Но потом всё сложилось. Мало-помалу, ребята мои довели дело до логического конца. Осудили ли тех — не знаю. Это уже была другая история. Также не знаю, что с тем парнем…

А вот часы общения с тем человеком, отцом, тяжелые, гнетущие часы, вот то ощущение несправедливости, если мы не сможем сделать то, что — по его разумению — обязаны сделать — вот это был жизненный урок. Потом, взрослея, достигнув его возраста, глядя на своего растущего сына, начинал по иному понимать, что тот чувствовал…

Что же. Берегите себя. Будьте добрее. Многое в жизни так мимолётно, коротко и ненадёжно, что тратить время на пустое, на злое, на жестокое — бессмысленно.