Просто рассказ, датированный августом 1987 года

Нашёл письмо от товарища…

«…я вдруг вспомнил этот рассказ. Хотя, рассказом это можно назвать с большой натяжкой. Это — сочинительство, сны, мечты, грёзы, иллюзии…что ещё? Но я верю в написанное моей рукой в больничных коридорах августа-87. Круто! Дни не спешат, я вновь закурил, приезжал Маркушев — что может ещё порадовать меня. А рассказ — дальше»

Вот он.

***

День злил меня. Добротный июльский день с высоким жарким солнцем, с легкими дуновениями ветерка, едва ощутимыми при этой жаре, опутал меня некими злыми, коварными нитями; и словно взятый в плен бестолковой суетой, я тщетно пытался разорвать их и найти попутно причину такого ужасного состояния, но чем прекраснее становился вокруг мир, тем сильнее непонятная, тревожно-смутная злоба вселялась в меня.

Укрытый густой листвой от уличных глаз, я бесцельно бродил по саду; моё состояние побуждало меня хвататься за вилы и бессмысленно, десятки раз ворошить давно уже иссохшее сено. Срывая зелёные ещё яблоки и морщась от кислого вкуса, злобно отшвыривал их за забор. Я топтал грядки, ломал ветки и плевал в колодец, пока, наконец, опустошенный, не уселся на три бревна, уложенные над канавой вдоль дороги.

Сигарета, сухая и терпкая, показалась единственной подмогой во всём этом бардаке, лишенном разума и смысла. Солнце неимоверно жгло спину, я еле сдерживался, дабы вновь не разразиться безнадёжной злостью, но табак делал своё дело, и спустя немного времени злость отошла. О чем я думал? — трудно сказать; но, втоптав окурок в траву, я легко сорвался с бревён и быстро пошагал по переулку. Ничто меня не окружало: ни деревья, ни прохожие, ни редкие машины, всё смешалось в единообразный ненужный пейзаж, а когда я дошёл до цели, то ею оказалась покосившаяся телефонная будка, в которой с трудом различался её былой красный цвет. Я набрал номер, и подождав мгновение, выдохнул в трубку несколько слов.

Теперь оставалось только ждать.

***

Косари ещё трудились на склоне придорожного бугра, оставляя за собой аккуратные стожки свежей, едва успевшей ссохнуться травы. Один из них приютил меня. Солнце уже перевалило за середину своего пути, клонясь к западу; жара понемногу отступала; стояла та предвечерняя пора, когда исчезает и чуть заметный ветерок, безмолвие неслышно накрывает мир. Сколько я ждал? В обе стороны с грохотом проносились поезда, иные из них шипели и тормозили, и тогда налетали какие-то звуки, обрывки речи, шаги по тропинкам, уводящим приезжих в разные тайные уголки посёлка; но и это стихало, и вновь оставалась тишина и небо, подёрнутое облачной дымкой… Небо, подёрнутое дымкой…

Я очнулся — ты стояла рядом, в лёгком платье, и солнце было у тебя за спиной, так, что я не смог разглядеть твои глаза, но, наверное, они смотрели на меня с обычным спокойствием, и где-то в их глубинке пряталась маленькая ирония. Впрочем, твои глаза были всегда открытой книгой для меня, и я, как мог, читал эту книгу.

Что ж, я поднялся, теперь-то рассмотрел тебя — надо было джинсы надеть, милая, вдруг крапивой ноги сожжёшь, — такоя я тебя ещё не видел; в глазах скрылась усталость, далеко-далеко, но я уловил, ощутил её. Что утомило тебя?

Я взял тебя за руку и повёл за собой. Мы шли в лес.

***

Я успокоился. Бессмысленная ненависть отступила, и я, словно в похмелье, ничего не желая понимать, вёл тебя по широкой тропе через дубраву. Дубрава — прелюдия моего леса. Впереди темнел ельник, но нам и его надо было пройти, — я вёл тебя в берёзовый храм. Долго ли мы шли? Вспомни сама. В моеq памяти осталось лишь небо в обрамлении ветвей и звуки наших шагов.

***

Невидимая пустота вокруг и сумасшедшая тишина вечеров — это таинство берёзового леса. Белизна стволов перемешалась с прозрачным воздухом, — получился первозданный аромат спокойствия и блаженства. И, когда мы пришли к берёзам, я понял — как это ни странно, — понял, для чего я здесь, и зачем со мной ты. Ты захотела отдохнуть, села на высокий пень, опутанный травами, и стала похожа на лесную королеву на троне. Впрочем, лес был чужд тебе. Я ощущал укор в немом шёпоте деревьев, зелени, травы, в редких крикакх птиц и шелесте листвы. Но впервые я не внимал голосу леса — я знал, я верил, что прав, и поэтому позволил себе творить всё, что хотелось. Я ушёл, оставив тебя, к зарослям орешника, что островком стоял среди величия берёз. Я собирал землянику, опустившись на колени, искал эти маленькие красные ягоды. И впервые мне было трудно это делать. Всё, что жило здесь, в лесу, в моём лесу, давно уже ставшем частью моего существа, восстало нынче против меня. Но сегодня я не боялся этого гнева — я был прав.

С ладошкой земляники я предстал перед тобой, потрёпанный ветками, но я принёс тебе ягод, слышишь? Я принёс тебе ягоды и протянул их — бери. Ты попробовала, поблагодарила за этот прелестный вкус. А я стоял и ждал. Всё?

***

Я посмотрел в твои глаза, поднял тебя с трона, обнял — так, чтобы ты не противилась моему желанию, и поцеловал в нежный и пахнущий ягодой рот, в мягкие и влажные сладкие губы. Изумление кричало в твоих глазах. Я целовал тебя, вкушая прелесть земляники с твоих губ; твои покрытые золотом последних лучей волосы паутиной закрыли мне лицо, но я целовал тебя и видел за твоей спиной белый ствол берёзы, в чёрных отметинах, — словно неосторожные чьи-то шаги по снежной поляне. А с берёзы смотрел на нас паук, уставился, не мигая, лишь шевеля лапками — от зависти, верно! «Чёрт бесстыжий» — обругал я его. Он словно понял — смешно полез вверх, тяня за собой невидимую нить, вечную свою ношу. Я снова и снова целовал тебя. Я боялся задышать, прервать этот неповторимый миг, и ты стояла, опустив руки, одинокая и неприметная во всей бескрайности леса. А лес берёг нас, наконец-то поняв меня. И, когда первые капли дождя упали на траву — я не смог отпустить тебя. И ты легонько отстранилась, ведь ты не любила дождь.

Ливень был быстр и свеж. Мы стояли молча, прижавшись к берёзе с двух сторон. О чём ты думала тогда? Я смотрел на на листву, на мокнущий и чернеющий вдали ельник, на высокий папоротник, на то, как лучи заходящего солнца последним всплеском забрались в зелёную чащобу и играли с каплями воды, и мириады сверкающих дождинок зависли в воздухе, невесомо окропляя всё вокруг — и нас тоже. И не в силах скрыть восторга, я устало улыбнулся всей этой красоте.

***

Но кончился ливень, и ты попросила ещё земляники, хотя бы самую малость.

Ты помнишь это? Ведь это было тогда, в июле. Помнишь?

Август 1987