Школьная нелюбовь

Корреспонденты «Одинцово-ИНФО» в День знаний вспоминают свои школьные годы.

Георгий Янс

О школе я писал и пишу довольно много, но никогда не говорил о своих школьных годах. Школу (а я поучился в трех московских школах) не любил, хотя очень хорошо помню нескольких своих учителей. Это благодарная, но все же избирательная память лишь подчеркивает, что школьные годы для меня существенный этап детства и юности, в котором запомнились первая любовь, отдых в пионерском лагере, первая сигарета и первая рюмка, но никак не само нахождение в школе. Многого, конечно, не помню, только сколки воспоминаний о школьной нелюбви.

Правописание в первом классе. Ручка, чернильница, прописи. До сих пор вспоминаю эти предметы с содроганием, с помощью которых должен был выводить каллиграфическую бессмысленность — ручка противно скрежетала по бумаге, буквы разбегались в разные стороны, вместо точек получались кляксы. Школьная форма серо мышиного цвета. Такое мышиное равенство получилось. Ее ношение навсегда отбило у меня охоту к какой-либо форме. В старших классах, чтобы как-то выделиться (детский протест) в брюки вшивали « клинья» — получались брюки-клеш, а пиджак обвешивали цепочками и расписывали шариковыми ручками. Вроде как татуировки, но только не на теле, а на одежде.

Георгий Янс (крайний справа)

Прически. От нас не требовали носить прически «под ноль», но директор бдительно следил за длиной волос. И, если они превышали допустимую длину в директорском понимании, то не допускали до уроков. Победа всегда оставалась за директором.

Родительские собрания. Я на них, естественно, не бывал, но его последствия сказывались в виде «промывки мозгов» от родителей. Меня чаще ругали, чем хвалили. Уже в 10-м классе на подобном собрании моей маме в строгой форме просили обратить внимание на «антисоветские взгляды» сына. Весь «антисоветизм» заключался в том, что я интересовался тем, как можно осуждать Сахарова и Солженицына, не зная, что они пишут и говорят.

Одно из светлых воспоминаний. Игра в футбол на пиво вместо уроков. Пивная была рядом, в которой продавали разливное «Жигулевское» по 22 копейки за кружку. Проигравший платит.

Я теперь понимаю, что нелюбовь к школе и привела меня в школу, но уже в качестве учителя и директора.

Александр Ермошин

В школе я ужасно играл в баскетбол. Однажды в борьбе за мяч я случайно ткнул девочке, которая мне нравилась, в глаз, и мне было очень стыдно. С тех пор я так и не научился лучше бросать мяч в кольцо, но и в глаз больше никому не тыкал.

Меня не брали играть в волейбол. Я героически спасал свою команду, пластаясь по паркету, и доставал самые сложные мячи. Но вместо того, чтобы отбивать, я ловил их, за что на меня только ругались, а не восторгались мной. Зато я неплохо играл в футбол — в свои ворота забивал гораздо реже других.

Я всегда радовался, когда слышал словосочетание День бегуна — это означало, что не будет уроков. В День бегуна нужно было пробежать один раз вокруг футбольного поля наперегонки. Это был шестой класс, и мы побежали — все вместе, мальчики и девочки. Я прибежал третьим. Я до сих пор очень горжусь этим, потому что это мое единственное спортивное достижение.

Фото вверху. Александр Ермошин — в зеленых штанах и зеленой футболке (третий справа)

Александр Ермошин в окружении одноклассников (в нижнем ряду, четвертый слева)

Я с содроганием вспоминаю «лягушку». Иногда ее заставляли делать, если ты проигрывал, но чаще это был просто элемент повседневных упражнений. Надо было садиться на корточки, и в таком виде, переваливаясь с ноги на ногу, плестись в другой конец спортзала и обратно. Это самое изощренное наказание, какое только можно представить в школе.

Евгения Фельк

Иногда на меня накатывала откровенная лень. Один из таких случаев выпал на самостоятельную работу по биологии. Я отчаянно пыталась вспомнить что-то на совершенно непонятную мне тему, и, в конце концов, устав напрягаться впустую я закончила так: «При прочтении параграфа такого-то номера я запуталась на втором слове». Это очень порадовало учительницу.

Помню, как-то раз мальчишки носились по классу в большую перемену. Тут один разбегается и прыгает на парту, парта с треском складывается как карточный домик. Было весело всем, кроме родителей мальчика.

А еще я помню, как в начальных классах я одна единственная пришла в школу 31 мая.

Помню вкус булки на продленке, помню КВН, помню наших мам в ролях Тутти и Фрутти, было очень много и смешного и грустного, ироничного и трагичного. А вообще, как говорила Фаина Раневская, «Воспоминания — это богатство старости».

Ирина Телегина

Я первоклашка. Конец сентября, солнечный день. Волнения первых сентябрьских дней позади, и я ощущаю себя уже довольно уверенной школьницей. Утро слегка прохладное, поэтому я иду в школу в плащике. Правда, иду — это не совсем верный глагол. По-моему «первоклассному» мнению я решительно опаздываю, поскольку до звонка 15 минут. В результате из дома выскочила впопыхах, и, скорее, бегу трусцой. Стремительно поднимаюсь по ступенькам школьного крыльца, влетаю в раздевалку, расстегиваю плащик, а под ним… (нет, не то, что вы, возможно, подумали, но мне от этого было не легче) домашний халатик, байковый такой, в цветочек. Это сейчас ходят в школу — кто во что горазд, а во времена моего счастливого детства все было строго, и под плащиком у меня должна была быть школьная форма. Школьный дресс-код никому не позволялось нарушать. Состояние шоковое.

Это, когда мы — взрослые и имеем определенный жизненный опыт, подобные курьезы могут вызвать у нас приступ смеха, легкую ироничную улыбку или недоумевающую ухмылку над самими собой, в зависимости от темперамента и ситуации. Представьте же себе маленькое, еще дисциплинированное создание с огромной жаждой знаний. В голове катастрофа, в глазах слезы, в душе дикая паника и полное непонимание — что же делать. Растерянно поднимаю голову. Передо мной стоит моя первая учительница — Мария Николаевна Басова. Уже пожилая, мудрейшая женщина с лучистыми добрыми карими глазами. Она мягко и задорно улыбается, ей все понятно без слов. Она гладит меня по голове и спокойно говорит: «Не волнуйся, ступай домой и переоденься!» Паника в душе стихает, и я уже готова рассмеяться над собой.

Алина Нюхтина

Мои воспоминания о школе начинаются с того самого первого, самого страшного дня, когда букет гладиолусов буквально закрывал собой окружающий мир, а стоящие на линейке одиннадцатиклассники казались дядями и тетями. Пожалуй, это был единственный день, когда мне действительно очень хотелось попасть в это загадочное трехэтажное здание с голубыми елями перед фасадом. Начиная со следующего дня и на протяжении всего десятилетнего обучения каждое мое утро начиналось со слов: «Мама, я не хочу идти в школу».

Я не любила школу. Возможно, пройдут годы, и я, как большинство людей, тоже буду называть школьные годы чудесными, а сейчас я рада, что закончила ее. Нет, у меня никогда не было проблем с учебой, большинство моих лучших друзей — мои бывшие одноклассники, и я даже благодарна школе, что она научила меня сотне ненужных вещей. Например, я никогда не доверяла учителю физики, что мне пригодится в жизни умение высчитывать ускорение движущегося поезда, или не понимала, почему мы должны изучать строение молекул невыговариваемых веществ.

Пожалуй, за 10 лет я слишком устала от ужасной бордовой формы, от нескончаемых скучных уроков, когда я украдкой читала книги под партой, от невыносимых субботников, воскресных олимпиад и прочих мероприятий, которые должны были сделать школьную жизнь более интересной и разнообразной.

Конечно, временами там было не так уж и плохо. Я до сих пор с улыбкой вспоминаю, как мы всем классом ездили на экскурсии, ходили в походы, запускали стаями самолетики, бегали в соседний магазин за булками и сгущенным молоком, писали друг другу записки, прогуливали уроки в актовом зале, играли в «Зарницу», дружили, влюблялись и мечтали — всегда мечтали о том дне, когда мы станем взрослыми.

И вот этот момент настал. Многие говорят, что хотели бы вернуться назад в школу, потому что она неизменно связана с детством, а оно, в свою очередь, с беззаботностью, отсутствием излишних проблем и обязательств. Это не про меня. По крайней мере, теперь каждое утро начинается с позитива, а не с мысли о том, что я чего-то не хочу.

Нурия Кильмаматова

Мое первое знакомство с учительской состоялось в 1-м классе. Я была из той категории детей, которым очень нравится учиться, поэтому в школу я приходила первой, несмотря на то, что жила дальше всех. Однажды я пришла в школу, а здание еще закрыто. Наш класс находился на первом этаже, а за зданием был фруктовый сад. Я обошла здание и стала проверять на прочность оконные рамы, одно окно мне удалось открыть, и я влезла в класс. Но в классе я не усидела, меня потянуло на подвиги. На улице стали собираться ученики, а я вышла из класса и стала носиться по коридору, меня было очень хорошо видно с входной двери (на это я видимо и рассчитывала — уже не помню).

Явился сторож, и меня депортировали в учительскую на «ковер». Пока я там ждала прибытия завуча, уже успела попрощаться со школой, думала, что точно выгонят. Пришел завуч, назвали мою фамилию. Когда фамилия прозвучала, завуч вспомнил моего брата, которого учил. Видимо, репутация брата была не запятнана, потому что, назвав меня спортсменкой, завуч просто меня отпустил. Конечно, потом я стала «своей» в учительской, но таких переживаний, как в первый раз, уже не было.

Федор Ермошин

Недавно, когда я занимался с ученицей английским, взял в руки перьевую ручку.

Я держал её в пальцах, и вдруг понял, что боюсь, чернила брызнут.

Откуда это? Из начальной школы.

У ручек был мягкий клапан. Если на него нажмешь, чернила неожиданно порскали на брюки, рубаху. Фиолетовые, темные, как ночь, они тут же впитывались, расплывались по странице кляксой невиданного суверенного государства.

Выдираешь листок. Тетрадка тощает. И заново выводишь: «Такое-то мартобря. Домашняя работа». А если слегка нажать, прыснет или не прыснет?

Сейчас пишут совсем другими ручками. Но они, наверное, тоже кому-нибудь запомнятся.

Братья Федор и Александр Ермошины

Люди и меняются, и не меняются. Как Евтушенко писал: «Возьми любого старика, и в нем найдешь озорника»!

Я — это и я сейчас, и тот я, который пытался во втором классе объясниться в любви при помощи удара учебником по голове.

Потом извинялся. Она плакала. Потом простила))

Главное — это, конечно, люди. Хорошая была компания. Все разные, но все очень интересные, яркие. Это осознаешь только постфактум. Вначале я учился в четвертой школе, потом перешел во вторую. И там, и там удивительно повезло с ребятами. И с учителями.

Вспоминаю с благодарностью, как нас усовершенствовала Ирина Борисовна. Помню большое терпение, заботу и внимание, которые дарила ученикам Мария Филипповна… Светлая ей память!

А с пятого класса моей классной руководительницей стала Татьяна Евгеньевна, которая, по-моему, круглые сутки с нами возилась. Такую самоотдачу редко встретишь.

Многое хорошее, что есть в нас сейчас — от наших учителей.

Был у нас в третьем классе мальчик Саша. Впоследствии он перешел в другую школу, а дальше его следы теряются.

На перемене он рассказывал, сидя на батарее, что у его дяди есть гараж, сделанный из золотых слитков. А мы слушали, столпившись, не зная, как реагировать. Верить? Не верить? Целый гараж?!‥ В общем, верили.

«Я — медведь, медведь-ворчун…» Дебют Фёдора Ермошина на сцене актового зала школы №4

… И не важно, сколько нам лет, а все равно будем в глазах друг друга те пацаны, для которых хлеще всякого триллера, когда физичка ведет пальцем по журналу, выбирая, кого отправить на экзекуцию. И каждый знает, что в физике ни бум-бум, и все остальные из нашего «братства кольца» — тоже. И, значит, любой выстрел будет смертельным. А за окном дождь.

И раскат грома. К доске пойдет Ермошин.

Я дописываю эти строки под ностальгические песни. Ветер доносит девичьи голоса со школьного двора. «Учительница первая моя…», «Будет кто-то бегать, но не я…»

Как много разного было — хорошего и всякого!‥ Как много вспоминается. Как интересно было вместе бузить, играть в футбол, петь и влюбляться.

Школа — это хорошая школа…

Владимир Троицкий (Trot)

За годы обучения мне пришлось сменить три школы, но самым яркое впечатление осталось об учебе в начальной школе — имени А. С. Попова на Власихе. Кстати, тогда я приобрел свой первый «журналистский» опыт, написав небольшой сериал под названием «Путешествие на Марс и все (!) планеты».

Учился я тогда на «отлично», но был отъявленным хулиганом. Моя первая учительница Людмила Николаевна Аношина четыре года являлась для меня непререкаемым авторитетом и чутким другом и наставником. Я даже был слегка влюблён в неё и любовался ею не только как умным и красивым человеком, но и как приятной женщиной. Если она и ругалась, то за дело, и это имело воздействие. А было за что. Один раз я «прицельно в глаз» запустил тряпкой в портрет Вождя мирового пролетариата В. И. Ленина и меня на целый день отстранили от учебы. В другой раз был поставлен вопрос о моём исключении из школы «за участие в поджоге» хозяйственной постройки Военторга. Незадолго до этого случая я с товарищами в качестве школьных корреспондентов посетили музей Зои Космодемьянской в Петрищево (командование гарнизона даже предоставило нам автомобиль типа «Козёл» — этакий военный джип). Там, в музее мы узнали, что Зоя поджигала сараи, а фашисты зверски с ней расправились. Людмила Николаевна устроила мне такую взбучку, но все потом утряслось…

Много лет спустя наши пути опять пересеклись. Людмила Николаевна стала нашим «семейным педагогом», поскольку много лет спустя она была директором Гимназии №7 города Одинцово, в которой училась моя дочь, Екатерина, и в те времена мы виделись чаще. Но и это прошло, а, когда мы иногда встречаемся с Людмилой Николаевной в Одинцово, я ощущаю в глубине души, что для меня моя первая учительница была и остается непререкаемым авторитетом и предметом обожания в одном лице. До сих пор храню подаренную школой книгу «Республика «ШКИД» с дарственной, написанной почерком любимой учительницы: «Ученику 2-А класса … за отличные оценки и примерное поведение».

Иногда я задумываюсь, а есть ли сейчас в школах такие профессиональные и душевные учителя?

Антонина Лаирова

В школе я была «ботаником» и вообще всегда всё делала правильно. Но однажды на меня что-то нашло, и в проверочной работе по биологии вместо описания кольчатых червей я написала душещипательную историю про то, как страдают эти создания от наших опытов и экспериментов над ними. Помню, там был красочный пассаж про то, что червячки даже кричат, когда их препарируют — но так тихо, что никто не слышит. В общем, на мой взгляд, получился просто шедевр, но учительница почему-то его не заценила. Отдавая мне тетрадку с тройкой, она покачала головой и сказала, что давно не читала такого бреда. «Ну и пусть, — подумала я обиженно, — буду писать сама, и никому показывать не буду». Сказал бы мне кто-нибудь тогда, что за свою писанину я буду ещё и денежки получать!

3.141.38.5