"Идеалист циничного склада"

 

Как-то мы с Георгием Янсом критиковали опубликованное на Литсовете не очень удачное интервью. Я в очередной раз повторила то, что все время говорю своим молодым коллегам: интервью самый сложный жанр журналистики. Георгий меня поддержал, добавив, что хорошее интервью - это пьеса с двумя действующими лицами. Я не стала тогда возражать, но сейчас скажу: для меня это скорее моноспектакль, бенефис одного героя. Роль журналиста в этой пьесе, как у футбольного арбитра на поле - держать игру в рамках правил, оставаясь как можно незаметнее. Что я и старалась делать, беседуя с Георгием.

 

- Ты как-то сказал, что начал писать, будучи уже довольно зрелым человеком...

- Не совсем так. Первые попытки что-то написать были еще в детские годы, даже в "Пионерскую правду" отсылал свои вирши. А когда работал директором школы начал печататься в газете. Успел опубликовать одну статью, но какую! После нее меня год пытались снять с работы и даже посадить. В итоге отделался увольнением по статье. Пилил доски и подрабатывал в "Советской культуре". Потом случилась творческая пауза длиною почти в двадцать лет. Когда у меня появились компьютер и интернет одновременно - начал писать из любопытства.

- Что ж могло сподвигнуть взяться за перо после такой длительной паузы?!

- Я был самым молодым директором школы в Москве - 27 лет. После 14 лет директорства, ушел в бизнес. Не из-за денег ушел, просто скучно стало. Время, когда я занимался бизнесом, оказалось не самый лучшим периодом в моей жизни. Конечно, зарабатывал, но - не мое. Опять стала заедать тоска. Ну, и пошла чисто интеллигентская рефлексия - кто я? Что я? Короче, начал писать.

- А ты статья, которая наделала столько шума, зачем была нужна тебе?

- Во всем виноват портвейн. Выпивали в одной артистической компании, там был журналист из "Советской культуры" (через 20 лет встретились и работали в одной газете - блестящий журналист!), к власти только-только пришел Горбачев. После очередного стакана журналист спросил меня: "А слабо тебе написать про школу?". Ответ пьяного директора понятен. Написал на следующий день – вышла статья месяца через три, когда я и забыл про нее. Называлась хлестко - "Доверяй, но проверяй". Пафос в том, что декларируемые реформы в школе только ухудшают ситуацию в ней. В качестве примера привел свою начальницу - она мне этого не простила.

- А я думала - ты идеалист или камикадзе? А ты просто любитель портвейна...

- Не-е, я же писал не раз, что портвейн - это не напиток, а идеология, если хочешь - система ценностей.

- Школа, бизнес, журналистика... А кем ты мечтал быть?

- До 30 хотелось стать знаменитым. Кстати, так называется глава из моей повести "Окрашенное портвейном" - "Проснуться знаменитым". Диапазон знаменитости - от Героя Советского Союза до Генерального секретаря ЦК КПСС. Было в этом диапазоне и писательство.

- Что, по твоему, это тебе бы дало?

- Просто любил красиво мечтать под портвейн. Практически ничего не дало бы. После тридцати прошло - пришла уверенность в собственной самодостаточности. Да и пить бросил, почти 15 лет уже абсолютный трезвенник.

- Значит, все же идеалист. Что вызывает в тебе чувство бессилия?

- Да, идеалист, но такого циничного склада. Знаю, что существуют идеалы. Отчаяние было, непонимание тоже. Бессилия, по-моему, никогда. Поэтому я не принимаю, когда говорят - не получится. Я сначала делаю, а потом уже говорю - получилось или нет. Потом я и моя семья до минимума свели свои отношения с государством, как с частью окружающего мира. Мы ничего не должны государству (за исключением налогов и исполнения законов), оно ничего не должно нам (я запрещал жене, семье пользоваться какими-либо льготами). Это здорово защищает.

- А зачем самодостаточному человеку литература?

- Я говорил - вначале просто рефлексия: дневник, запись воспоминаний. Потом выяснилось, что я это не совсем погано делаю, затем уже журналистика, которая стала куском хлеба. Одна из плоскостей самодостаточности - профессионализм, качество исполнения.

- Но ты же не мемуары пишешь! Ты придумываешь истории, людей, обстоятельства и пытаешься как-то все это замешать. Зачем?

- Зачем? Потому что интересно. Идет процесс создания своего мира. Причем, начав, не знаешь, как закончишь свой текст. Буду банален - появляется логика героев, которой я уже подчиняюсь. Интересно, но не важно. Не важно в плане каких-то дивидендов: публикации, книги. По крайней мере, сейчас уже не важно. Пишу очень тяжело. Последние три месяца практически не пишу. Вот, если бы писательство было моей работой, писал бы много.

- А дивиденды в виде читательского интереса? Как ты к этой прибыли относишься?

- Как и всякий, слаб на лесть - приятно слышать дифирамбы. Но каких-то виртуальных фанов у меня нет. В реале есть почитатели. Один - мой хороший друг (82 года), бывший глава города, его мнение очень ценю. В моем городе - Одинцово – для учителей литературы проводился семинар по современной прозе. Так на нем изучались и мои рассказы. Приятно, не скрываю.

- Ты считаешь, что достоин изучения в школе?

- В данном случае я только констатирую, а вопрос достоин - не достоин, даже не рассматриваю. Тем более что я не прикладывал к этому никаких усилий.

- Ты сам какие имена включил бы в учебный курс современной прозы?

- Зорин, Токарева, Улицкая, Маканин, Геласимов... Пожалуй, все. Возможно, я мало читал современной прозы. Она мне неинтересна по большей части. Мне, кстати, также неинтересна и переводная литература.

- Почему?

- Все очень просто. Времени мне здесь отпущено уже не так много. И тратить его на поиски чего-то достойного в современной прозе - того не стоит. Слишком много есть литературы, проверенной временем. Я лучше лишний раз перечитаю Чехова или Андреева, чем буду искать сокровенный смысл в Пелевине или Сорокине. Я вообще сегодня читаю мало. Живу, как рантье, на проценты от прочитанного ранее.

- При столь низком интересе к современной прозе, не странно ли, что ты пополняешь ее своими сочинениями?

- Так мои сочинения - интеллигентская рефлексия. Я, когда чем-то взвинчен, взволнован - выплескиваю это на бумагу. Сразу легчает. Правда, журналистским штилем легче снимать напряжение. Я четко знаю свой реальный круг читателей. Мне этого достаточно.

- Хм... не сходится! Ты сказал - "пишу мало и тяжело". Какое уж тут "выплескиваю"!

- Я же добавил про журналистский штиль. Художественные тексты - тоже рефлексия, но очень замедленная. Я практически все сочиняю в машине, в голове складываю. Иногда руки доходят написать, иногда нет. Вот, что значит - медленно и тяжело.

- Не случается ли, что в голове ты все это уже написал и прожил, а потому повторять все на "бумаге" не имеет смысла?

- Это точно. Пока в голове - азарт, а садишься к компу, и нет желания писать. Зато статьи из головы на бумагу выкладываю всегда, потому что обязан сдать материал.

- Ты сказал, если бы писательство было работой - писал бы много. Разве это возможно? А как же муза? Кстати, какая она?

- Конечно, возможно. Вот у меня есть роман "Счастье мое" - делал на заказ, 11 авторских листов за две недели. В общем, самое худшее, что я написал, но парадокс - очень читаемый роман. Муза, вдохновение... Не знаю. Не про меня. Азарт - да, присутствует. Но всегда хочется побыстрее закончить текст и забыть. От чего я по-настоящему ловлю кайф - это финал. Я знаю, что это у меня получается.

- А как же работа со словом, редактирование? У тебя какой-то бизнес-проект получается, а не творчество!

- Я пишу достаточно неряшливо, редактировать мне в принципе неинтересно. И литература, и журналистика - это для меня выплеск эмоций. Написал и забыл. В газете был замечательный корректор. В литературе у меня достаточное количество редакторов-добровольцев. Я понимаю, что мог бы и сам это делать, но зачем, если мне это неинтересно. Я полностью согласен с Юрием Трифоновым, что редактор - 50 процентов писателя. Я и в журналистике так работаю, пишу в основном только, что нравится или не пишу вообще. Я могу себе это позволить.

- При таком... легкомысленном отношении к собственному творчеству, есть ли у тебя любимые творения?

- Есть.Пожалуй, однозначно две вещи "Когда я уйду" и "Предприниматель без образования юридического лица". Меня пару раз попросили почитать вслух. Я отнекивался, ссылался на дикцию - картавый. Но начал читать - это такой кайф! Оказывается, я вполне прилично пишу. Недооценен мой "Паранойев ковчег". Это очень добротная сатира.

- Почему именно эти? Чем они отличаются от остального тобой написанного?

- Они очень легко писались. "Когда я уйду" - очень лиричная и добрая вещь. В ней квинтэссенция моего отношения к жизни. "ПБОЮЛ" родился из моей интеллигентской рефлексии. В начале это были заметки о моей несчастной бизнес-жизни - в этот момент сгорел павильон, магазин обокрали. В общем, такой я несчастный. И вдруг из своего собственного локального, на самом деле мелкого несчастья, я создал художественное произведение. Ценю его за психологическую достоверность.

- А как же вирши, которые ты посылал в "Пионерскую правду"? Неужто с тех пор не рифмуешь?

- Ни звука, ни полслога - не дано! На самом деле мне много чего не дано: не умею петь, играть на музыкальных инструментах, рисовать. Лет 20 назад в метро сочинил а-ля Вознесенский: ты не лезь в тоннель моей души, ты меня, пожалуйста, не тормоши. Хотя, если задаться целью, какое-нибудь дерьмо смог бы и срифмовать.

- У меня создается впечатление, что ты в детстве не доиграл в войну. Препятствие рождает в тебе азарт и вдохновение. Нет?

- Извини, задержался с ответом: собак мыл - как чушки грязные с улицы пришли... Да, вроде все доиграл. У меня есть любимая присказка - нет безвыходных ситуаций, есть безысходные люди.

- Кстати, о собаках! Как твои родные относятся к твоим литературным талантам?

- Собаки в восторге, кошки тоже. Семья воспринимает как само собой разумеющееся. Дочкам и жене приятно слышать, что отец и муж талантливый литератор-журналист.

- А они тебя читать пробовали?

- Жена читала раньше, когда показывал. Сейчас, по-моему, не читает - другие рассказывают. Дочки читают точно. Младшая даже иногда всплакнет при чтении - видел.

- Известный литератор-журналист, самое время пожинать плоды прошлых трудов, пользоваться известностью в личных целях. Не хочется?

- Наверное, хочется, но не сильно. Я из тех, кого называют трудоголиками. Я в отпуске плановом был четверть века назад.

- Есть что-то о чем ты хочешь написать, но пока не получается? Что-то, что тебя мучает по-хорошему, когда ночей не спишь?

- Не могу пьесу закончить. Все представляю, как и что, но нет ни времени, ни желания. Желания нет больше. Хотя мне сейчас пьесы нравится писать.

- Пьеса без театра - как безалкогольное пиво!

- Не скрываю, хочется увидеть свою пьесу в театре. Но самому предпринимать какие-либо для этого усилия даже не лень, а что-то другое. Наверное, если была бы возможность отправить пьесу по электронной почте, отправил бы - а у меня адресов нет. На самом деле, все это придет, возможно, после моей смерти. Я своим родственникам говорю - разделю между вами свои тексты - будете сказочно богаты. Я и книгу не хочу издавать, хотя деньги на издание дают. Значит, мне это не сильно надо.

- Что значит не надо? Что за кокетство такое? Как можно не издавать написанное? Это все равно, что не выпускать детей и собак на улицу!

- Да перестань, какое кокетство! Уж если издавать, так чтоб событием было, а не фамилия типографским шрифтом. Уговариваю одного художника - Лешу Меринова из "Московского комсомольца" - проиллюстрировать, так не соглашается пока. Согласится, тогда точно издам, так как это уже будет событием. А так сети хватает, да толстого журнала для престижу. Я предполагаю, что Лев Толстой не издавался, если бы был бы интернет.

Беседовала Ирина Ива

 

 

 

18.118.119.129