Там, внизу

«Кладбищенской земляники крупнее и слаще нет…»

М. Цветаева

— Шёл человек на работу…. Шёл себе, да упал вдруг в сугроб, вот ведь, как бывает…

— Э-э! Смерть — штука такая, не знаешь, где тебя обнимет, прижмёт.

— Молодой ведь. Сколько ему? Полтинник-то разменял?

— Да вот, в прошлом году отмечали…

— А мне утром Вовка звонит, а я спросонья не пойму никак…

— Да конечно. Как откажешь-то? Дело такое…

Разминаясь и поёживаясь от холодного и влажного ветра, дующего с поля, мужики хлопали дверьми машины. Из багажника доставали лопаты, лом, топор, верёвки — всё необходимое для работы. Взгрустнув, было по дороге, сейчас сменили тему на погоду и природу, задирая головы в небо и делясь своими в ней познаниями.

— Ветер нагонит чего-нибудь.

— Главное, ты пургу не гони!

— Я говорю: снег будет. Тучи вон, смотри, какие тяжёлые.

— Снег нам не помеха. Земля была бы пухом!

— Сплюнь, придурок!

— Да я не себе…

Николай, он тесть нашего сослуживца Серёги, мужиком был тихим и неприметным. Скорее даже одиночкой, по нашим понятиям, однако никому особо плохого не делал, да и Серёга его вроде прихваливал — такого можно и пожалеть. Хотя, об умерших плохого вообще не говорят. Я-то его тоже особенно не знал, так — здорово-здорово. Жену его немного знал, да двух дочек, на одной из которых Серёга и женился лет пять-шесть назад. Нормальная семья, молодые ещё старики-то: внучке сколько? Годков пять, наверное. Колька сам — работяга, семьянин, хоть и ростом неказист, да и весом не отличался…. А нам, мелким да жилистым, тоже многое по плечу: мы же бегать умеем и где силой не взять, там умишком схитрим. Так вот, какой никакой, а главы семья лишилась. Горе в семье.

Своим у нас свои копают, уже обычай такой. Благо, не город, никто на кладбище не попрёт на обычаи. Это в городе без администрации кладбища ни шага не сделать, да за всё платить надо, а у нас бесплатно, да и Местная Власть на многое глаза закрывает. Порядка, конечно бы хотелось, вона, как уже всё переплели оградками, кое-где даже не пройти, а где и пусто место осталось. Некоторые себе аж на сто лет вперёд отгородили мест на пять-шесть — это значит, чтоб семьёй лежать. Может и правы, по-своему…. Здесь, на опушке, на фоне вековых сосен и берёз…. Благодать-то какая!

— Сань, иди вперёд. Тебе Серёга место объяснял?

— Да вот, почти с края. Рядом с его отца могилкой.

— Иди! Найдёшь тут! Гля, как в этом году позанесло всё снегом, кое-где аж памятники по плечи завалил. Снеговые лопаты-то взяли? — Кузьмич уступил мне дорогу. Мог бы и не уступать. Снег чуть не вровень лежал пышным белым одеялом. Да-а, февраль постарался, подвалил снега. Пробираться по сугробам было не просто, но я знал приблизительно, где Серёгин отец лежит: памятник заметный, с художественным портретом и ёлка там голубая в оградке. Да вон она — под снежными шапками просматривается.

Прибыли. Ну и за работу сразу, чего рассусоливать-то?

— Может, по стопарику дёрнем, а? Типа, с почином. А? — это Васёк. Ясное дело, вчера откушал лишка, вот и напрашивается похмелиться побыстрее.

— Успеем выжрать! Давай хоть до земли доберёмся. Снегом вон… пока похмелись! — Старший, пожалуй, из нас — Петька — уже лопатил сугроб большими порциями, раскидывал, куда возможно, разгребал площадку, — оградку пока разбирайте. Вот эту сторону и переднюю. А-то ж завалим землёй…. Да и с гробом подойти как-то надо будет. — Все дружно подхватились. Кто за лопаты, кто за оградку. Последняя сделана была разумно, наперёд продумано, разборная. Всего-то минут через пятнадцать-двадцать уже шуршал на морозце полиэтиленовый пакет с закусем, водочка ласково булькала в пластиковые стаканчики, народ менялся местами — кто пьющий, кто непьющий…

— Ну, за почин. И за помин души его…

— Давай, не чокаться, вы чего! Э-эх…

— Запить бы мне…

— Алкаш. Только алкаши запивают. Вон курицу бери, колбасу. Хлебушка возьми…

— Да не лезет ничего.

— Ага, а водка лезет!

— Водка тоже не лезет. Но она сама сливается.

— Ну, да. И жевать её не надо…

Петро уже наметил место. Пошёл первый слой с зеленой, на удивление, подснежной травой.

— Гля, земля-то не промёрзла совсем! Только корка чуть.

— Под таким-то одеялом!

— Год урожайным будет. Снегу-то сколько!

— Урожа-айным! Чего бы понимал…. Ни сорняк, ни вредители не помёрзли. Да весна хлынет дождями — и нету твоего снега. Рыхлый-то какой, глянь! Ни одной оттепели за зиму не было, вот тебе и будет ура-ажай!

— Да не спорьте вы! Лет пять уже урожая-то толком не было. Да и вообще, на нашей глине только урожая и ждать! — кстати, о глине. На штык всего копнули, а уже и глинка появилась. Да, почва в Подмосковье так себе…

Сколько ни приходилось участвовать в траурных церемониях, никак не могу отделаться от мысли, что и тебя самого когда-то тоже… Интересно, так же, про погоду и урожай мужики болтать будут? Скорее всего. Скорее всего, и каждый, примеряя на себя чужое горе, внутри мучается, а на виду ищет возможность не приближаться к этой теме близко. Бравадствует. Разве что после третьей стопки полегче будет? Пожалуй. Поразвяжется язык, кровь заиграет в жилах, и начнут уже мужики помалу умничать, поучать друг друга, дельные советы давать.

Незаметно за закуской, за разговорами ребята уже почти по пояс врылись, везёт пока нам — земля мягкая. Пора и мне впрячься. Закусил, покурил.

— Серёга, дай-ка, сменю. С тебя чо-то пар повалил — перегреешься, — Серёга и не прочь, даже улыбается. Уже успел и запыхаться и устать немного. Крепкий увалень-молчун лет тридцати пяти, из крестьян — кровь с молоком! Но земля больше любит борозды, да грядки, там земля родить готова, а здесь она тяжёлая. Цель её здесь иная, оттого и тяжёлая. Да и тесно уже вдвоём, задницами копальщики толкаются, друг другу мешают.

— Тёзка, вылазь тоже. Дай-ка развернуться! Э-эх! — влажная темная глина с песочком вперемежку хрустит на лопате, но почти на полный штык пускает. Пока неглубоко, и силы свежи, можно и побольше брать. Хватит мОчи откинуть, да плавненько так, через плечо её. Р-раз! И-и-и-р-раз! Пошло-поехало! Главное ритм сдержать и без лишних движений, будто грядку на огороде, пока задом совсем не упрешься в стенку. Теперь пошла совковая лопатка. Эт потяжелей будет, да и руки уже налились липкой тяжестью. Не хитрю, просто расчётливо беру в пол-лопаты и через плечо опять же. На совковой она уже не комом, а рыхлая, так что ж её рассыпать-то зря по яме, чтоб опять загребать и бросать? Не-ет, всё туда, наверх, спокойненько и старательно.

Жаловаться не приходится. За тем, насколько ты устал, следят не менее чем две-три пары глаз. Не дадут посрамиться, сами вовремя предложат смену. Это тоже понятно. Из расчёта, а скорее уверенности, что за тобой самим так же присмотрят. Здесь сачковать не принято, да и не удастся — не дадут.

Пора наверх.

— Сань, вот рассуди… — о! Уже процесс пошёл. Эти уже спорят. Ну, правильно, вторая бутылочка пошла.

— Васёк, я не судья…

— Не, Сань, ты же знаешь…. Вот фундаменты тут, у нас…. Вот на скока копают? — кивая на собеседника — Виктора — он не из наших, не из охраны. Дальний родственник покойного, но всем знаком — живём-то не в городе, — Виктор, прикинь, говорит, что семьдесят сантиметров хватит. А я и говорю: хватит, если только ленточный, заливной делать, а если столбы…

— Вась, эт вам лучше у графа Орлова спросить, что у нас тут за рекой замок строил. Вот тогда клали фундаменты — то, что надо. На века!

— А мне не надо на века, Саш. Я ему и говорю-то про сарай, а он разумничился тут…

— Да идите, вы! Тему нашли…. Лучше водочки плесните, а то в горле пересохло, да слюна липкая, — я шумно сплюнул. Тут уж ловчее Васька нету, подсуетится, глазом моргнуть не успеешь.

— Саня, держи. Огурчик, колбаски? Давай и мы с тобой… Кто ещё водочки, мужики? — эдак с надеждой по сторонам глянул.

— Васёк, ты, давай пореже, пореже. Со всеми уж выпил. Боишься, не хватит? Тебе ж ещё вниз лезть!

— А я чо?… Я щас, вот уже иду, щас, — махнул быстренько свою долю, сморщился смешно, оттопырив нижнюю губу по верблюжьи, влажно крякнул, скинул куртку, — ну-кась, посторонись-ка, Вася прёт!

— Пустите живой экскаватор, пустите!‥

Через часок, когда уже углубились по плечи, услышали звон лопаты о камень. Все замерли. Кто-то громко сплюнул.

— Есть! Всё же попали!

— Твою мать!‥ Осталось-то полметра…

— Серёга, большой? Камень-то? — хорошо, если щебень или небольшой булыжник. Лишь бы на плиту известняка не попасть…

— Похоже, что большой. Вполовину ямы почти, — раздалось снизу. Все сгрудились вокруг, заглянуть, рассмотреть пытались. Неужели, не повезло?

— В том году Милованову деду копали, помните? Так и бросили же…

— Да, заткнись, ты, Вась! Ну, чо, Серёг?

— Плита…

— Твою мать…. Сколько времени? Три? М-да, попали…

— Надо Валерке звонить. Без ихнего отбойника ничего не сделаем.

— Давай лом. Попробую. Может «слойник»… — Серёга по-хозяйски орудовал там, внизу. Подали лом. И замерли в ожидании. Если плита, лом ударит звонко и запоёт так, что руки осушит и не заглушит звука. А если «слойник», то глухо бухнет лом, без отдачи.

Тяжёлый лом приподнялся и упал вниз. Тум-м! Тум-м! Тум-м! Гулкий звук во всех пробных точках, а главное по углам ямы. Вздох облегчения. «Слойник»! С этим-то мы справимся! Наливай! И вот уже наверху азартный гомон, всем хочется сразиться с неожиданным препятствием. Снег повалил густо-густо, да это разве помеха? Тьфу!

— Серёга, дай-ка я!

— Петро, давай лучше я кайлом попробую, им не так руки сушит. Или сам кайлом-то!

Петро тяжело спрыгнул вниз, гулко отдалась земля. Как-никак — сто с лишним килограмм! Почти два меня весом-то! И сразу же понеслась битва с камнем! Тум-м! Ту-дум-м! Ту-дум-м!

Под этот «тум-тум» подогрелись ещё по одной и эмоции отступили, вернулся негромкий, задушевный разговор, воспоминания…. На кладбище воспоминания сами всплывают легко. Чисто место здесь для разных дум и память в шутки не играет. Как по маслу…

— Так, Ваське больше не наливать. Уже буровит…

— Серёг, а помнишь, Жеку хоронили? Ты был? А-а, да. Вот тот мужик, что речь толкал возле могилы, эт кто? Генерал? Да ладно! Это тот, кто его к нам на работу пихнул? Дядя его?!

— А ты не знал?

— Ни хрена, себе! Не знал. Я думал, так, знакомый.

— На похоронах многие находятся и становятся родственниками. Хуже, когда в жизни наоборот.

— Эт, точно, Сань.

— Мы вот, деда хоронили под Рязанью, на Родине его…. Так на его похоронах всего шестнадцать человек было. Мы — трое, да бабки с его деревни. А до кладбища семь человек всего дошло. А был главным агрономом совхоза у них.

— Время, Петь…. Теперь ни совхоза, ни деда твоего…. У меня тоже отец там, на Рязаньщине. Один.

Приехал Серёга, который наш сослуживец и покойничка зять. Не то, чтобы проверить, а скорее проведать. Бабы там дома одолели плачем, да слёзами, вот и старался целый день на машине куда подальше: на рынок за продуктами, в санаторий за посудой, родственников встретить на станцию, к нам вот заглянуть, водочки вдруг добавить…

— Чего, Петь, справитесь?

— Справимся! Вон, уже половину пробили, да выкинули. Санька! Чего там? Нормально? Ваську пусти. Пусть там побуянит!‥

Махать кайлом здесь внизу не очень-то удобно, да и смеркается уже помалу. Кирка скользит через раз, но своё дело делает. Вот уже и осталось-то всего, угол зачистить, да руки стали ватные, мазать начал. Вместо удара скользит кирка, искрами яркими сыплет. Ладно, лучший отдых — это смена трудовой деятельности. Лопатой тоже уже непросто — камень битый мешает, да и усталость сказывается. Не каждый день, слава Богу, вот так спускаюсь…

Здесь внизу главное не давать своей фантазии разгуляться. Лучше петь какие-нибудь шлягеры, мультики вспоминать, детство…. Иначе, сердце вдруг даёт неприятный такой сбой, кровь в голову бьёт и испариной на лбу выступает. Как представишь себе…. Ничего, привычка уже то ли к сожалению, то ли к счастью…

Говорят, что там внизу холодно. Жарко тут, жарко! Кирка летает, лопата спешит, вгрызаясь по сантиметру вниз, пот на глаза, во рту слюна комком уже, да не сплюнуть её. Не хочется здесь плевать…

— Руку давай! Вторую! И-и-и… — Васёк поскальзывается на рыхлой глине и тёмным мешком валится на меня вниз. Чудом успеваю отпрыгнуть в сторону, при этом, бросаюсь на него плечом уже сбоку, чтобы сбить к стенке — всё легче об дно удар будет! Твою мать!…

— Твою мать! — вторят хором сверху, — Вася! Ты чо, **нулся?!!

— Однозначно! — кряхтит снизу Васёк. Я же кричу, чтоб меня быстрее подняли, иначе обоссусь сейчас со смеху! Бегу по сугробам за ограду. Еле успел!

— Саня, ты как тама?!! Успел?!! — слышится по ветру. Успел, успел.

Когда я вернулся, Васька уже под крики песни кидал оттуда земельку наверх. Отрабатывал, как мог.

— «Сорвана, уложена, скола-ата-а! Чёрная надёжная зола-ата-а!»

— Васька, не кощунствуй, гад! Не пой там, внизу! — вскоре его вынули оттуда.

Приехал экскаватор. Настоящий. Наш начальник подсуетился. Небольшой наш начальник, типа бригадира, если по-граждански. Экскаватор пробил дорогу в снегу почти до нас, мы лишь лопатами подчистили к могилке, чтобы завтра не суетиться и прийти на готовое. Сын Серёгин… Откуда он взялся? Приехал на отцовском Фольце — совсем уже взрослый! Привёз охапку елового лапника. Дно, значит, прикрыть, да по краям разложить — глину свежую спрятать.

Подогнали УАЗик, подключили к аккумулятору две подсветки — чуть-чуть не успели дотемна. С начальником приехали ещё двое ребят. Молодые, со свежими силами, им и заканчивать там, внизу.

— Димон, вот здесь, к низу ровняй. К низу, к низу! Лопату-то переверни! Во-о! И здесь, до угла. Больше, больше.

— Петь, лаги куда?

— Черёмуха? Пойдёт! На такие можно пудов пять положить. Туда стоя поставим. Завтра на них гроб ставить будем, — все одобрительно закивали: «Черёмуха? Да-а. Крепкая!», — и на дно надо два коротыша. Туда любые можно, можно и сосну. «Да-да. Туда и сосну можно»

Часам к десяти заканчивали. Кто трезвыми остались, уже посматривали за остальными. Васёк всхлипывал в рукав. Его, как вытащили оттуда, усадили на скамеечку, тут же, рядом, за столик. Вася ещё одну порцию выпил и пригорюнился с колбасой в руке.

— А ведь он смерть-то не люби-ил. Колька-то. Всё боялся её. Говорил: «Я вас всех переживу-у-у. А ви-ишь ка-ак…. И-к!» — вспоминал Васёк. Он был вхож в дом покойного на правах друга зятя. Вспомнилось Ваську, видимо, вот и расчувствовался. Никто не улыбался и жалели Ваську каждый про себя.

Последние штрихи. Подсветку уже убрали, грузили инструмент и Ваську при свете фар. Собирались шумно, усталые, но удовлетворенные окончанием работы. Хлопнули двери, взвыл движок, хрюкнула задняя передача. Тихо тронулись к воротам на разворот…. Поехали.

— Куда? Давай, Володь, на «нижнюю». Помянем, что осталось, да по домам…

— Кто завтра сможет гроб нести, мужики?

— Да кто сегодня лишнего не выпьет!

— Володь, я не обещаю…. Не знаю…

— Мы с Кузьмичом подойдём, Петро будет. Ты будешь, Петь? Во! Наберём народ! Сань, чо молчишь? — я пожал плечами…

Я сидел тихо в углу, прямо на полу рядом с запаской, смотрел на гомонящих мужиков. Нет, не пойду я завтра. Не терплю плача в таком количестве. Бабам от этого легче. Наверное. Нет, пожалуй не легче…

А ко мне, интересно, так соберутся?‥ Тьфу, ты!

Трясло немного. Мысли тоже тряслись в голове, рассыпались на мозаику, роились…. Всё. Вот и очередной новосёл там теперь. Сколько их за эти последние годы?‥ И в основном-то мужики, молодёжь!

Есть у нас семьи, что вообще без мужиков остались, да это уже и не семьи…

Эх, времена нам достались!

Бабам-то каково? 

18.224.56.127