Собери мой мир из ветров восточных

Там стоят фонари…

Там стоят фонари,

украшая бетон,

там вагоны цветут

фиолетово-синим.

Звездный мальчик проводит

по крышам пером,

и следит за пером

битый час Томасина.

Там не скучно совсем,

там семнадцатый май,

знает больше, чем всё

тридевятое царство,

там ползет к Белорусской

последний трамвай,

впереди целый мир:

и любовь и коварство.

Там в наушниках — рок,

чередой децибел

не дает задремать,

не дает отключиться.

Там присутствует счастье

само по себе,

и ни деготь его не берет,

ни горчица.

Там довольно найти

телефон-автомат,

чтобы голос родной

стал существенно ближе.

Связь доступней теперь,

но молчат номера

тех,

которых

уже

никогда

не увижу…

Босхом по счастливым глазам…

Босхом по счастливым глазам,

по запястью медленным воском.

Ты меня почто наказал,

сшил колпак не по-колпаковски:

вкривь и вкось — шуту ли стачал?

И шуту такое не впаришь.

Догорит заката свеча,

мне огарок небо подарит.

А пока глядит свысока,

посылает грозы и снеги.

У виска — то Фрейда строка,

то улыбка Дейла Карнеги.

Мелкими глотками — кисель,

вместо горячительных — вязок.

Господи, зачем этот день,

если в нем — ни правды, ни сказок…

Он каждое утро встаёт в семь часов по местному

Он каждое утро встаёт в семь часов по местному,

выходит на кухню и курит в окно одну.

Он видит, что осень проводит метлой по Невскому,

и чувствует, что упрямо идет ко дну.

Он выучил много разительной силы умностей

в студенчестве, вроде бы — пользуйся не хочу…

Но он возвращается в памяти к дивной юности -

изысканной виртуозности палачу…

Он был несказанно женатым. Но счастья ленточка,

ладонь обжигая, выскальзывает из рук.

Была в его жизни Марина, осталась — Леночка,

а значит, возможны внучка ещё и внук.

Он был уважаем и ценен пока НИИ-ствовал,

потом перестройка, безденежье и развод.

Не каждая женщина может любить неистово,

иные желают в Сочи летать раз в год…

А Леночке скоро семнадцать, она красавишна.

Заходит нечасто, щебечет о том, о сём.

Когда её пальцы порхают по бледным клавишам

рояля, отцу мерещится: «всё, спасён!»

Но пьеса кончается быстро (чай, не симфония).

И снова удушье, и снова помочь нельзя…

Жизнь, в общем и целом — отборная дисгармония,

Но дорог чертовски каждый её изъян.

Что дальше, Дава?

И тот не брат мне, и этот — меден.

Что дальше, Дава? Что дальше, Дава?

Одни кричали: поверьте мне де…

Другие: «Вы не имели права…»

И бился стягом рассвет над башней,

Сгущались тучи, смелели грозы.

Что дальше, Дава? Скажи, что дальше?

Хлестнет по небу кровавой розгой?

Не сахар будет и не малина.

Горчить, как клюкве — досталось веку.

И левый берег, и правый — длинен.

И неприемлем для человека.

Что дальше, Дава, какие бури?

Какие тиши нам наметелит?

И закадычный — сто раз обует,

Пока заклятый окаменеет.

Сотвори мой сон…

Сотвори мой сон из желаний жгучих,

Разгадай секрет неслучайной встречи,

Ты же знаешь сам: помогает лучше

И быстрее то, что совсем не лечит.

Собери мой мир из ветров восточных,

Из морской воды и шагов опасных.

Обвини меня в нелюбви заочно,

Это сон… во сне я на всё согласна.

Распиши мой дом хохломой манящей,

Всем богам назло и на зависть прочим.

Отбери скорей у Пандоры ящик,

Там замок — один, да и тот непрочен.

Раздели со мной грусть-печаль по-братски,

Это сон… во сне — беззащитны люди…

Дай мне сил живой до утра добраться,

Мне бы только знать…

только знать,

что любишь…

3.144.41.200