О женщинах. Что нельзя, а что точно нельзя

Когда играет Бразилия.

В продолжение темы: что нельзя, а что точно нельзя.

Матч Бразилия — Хорватия. Этой игры я ждал всю свою жизнь и весь вчерашний день. Последние двенадцать часов я перестал что-либо делать — настраивался на игру.

На шестьдесят второй минуте раздался звонок. Звонила любимая. Футбол показывали на кухне, а любимая позвонила в коридоре.

— Але, — сказал я, вежливо зеленея.

— Дорогой, это я.

Любимая внимательно следила за футболом, знала наперечет все трансляции, когда кто с кем играет, чтобы обязательно позвонить вовремя, и не дай бог попасть в перерыв.

— Слушаю внимательно, — сказал я со всей нежностью, приобретая некий фиолетовый оттенок.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сообщила любимая, — об очень важном, о том, как мне нужно сейчас слышать твой голос. Ты ведь можешь это сделать для меня? Ведь верно? Я угадала?

— Конечно, — сказал я. — Но чуть позже, понимаешь, сейчас идет футбол.

— Футбол? — удивилась любимая. — А кто играет?

— В том-то дело, представь, Бразилия.

— Бразилия? Да-да. Вспоминаю. Ты что-то говорил о том, что больше всего на свете любишь смотреть, как играет Бразилия. Тем более, мне нужно сейчас слышать твой голос.

— Дорогая, ну что изменится, если я позвоню тебе через двадцать минут?

— Через двадцать минут я лягу спать, и твой голос мне будет не нужен. Как ты не понимаешь, что мне нужно сейчас.

Я без сил опустился на стул.

— Наконец-то мы видим настоящий бразильский футбол, — сообщил с кухни комментатор. — Жаль, что некоторые этого не видят.

— Я редко тебя о чем-то прошу, — напомнила любимая. — Всего шесть раз за все время.

Действительно редко, если учесть, что с любимой я познакомился на прошлой неделе.

Пришлось выйти из себя и, не вступая в дискуссию, повесить трубку.

За двадцать минут футбола я расплачивался впоследствии двумя с половиной часами послематчевого разговора о моем тяжелом детстве, сделавшем меня таким невероятно нечеловеческим. Мое детство было не только трудным, но и долгим. Мы сошлись на том, что я чудовище. Я сам предложил этот милый диагноз, а любимая с радостью на него согласилась.

В тот день я понял, что нельзя объяснять любимой свою занятость смотрением футбола, но точно нельзя при этом рассказывать, кто играет.

Личный пример.

В продолжение темы что нельзя, а что точно нельзя.

Нельзя спорить с любимой, что у нее худшая в мире грудь. Я еще не встречал любимой, которая бы так не считала.

Однажды, не обладая достаточным опытом, я позволил себе не согласиться.

— Нормальные…, — сказал я.

— Вот именно, нормальные, — вскочила любимая. — Ты только посмотри. Разве можно жить с такими нормальными. Нет, ты посмотри-посмотри, с чем я вынуждена мириться.

Откинув страх, я посмотрел:

— А какие они должны быть?

— Они должны быть, по меньшей мере, другими.

— В человеке все должно быть не таким, каким должно быть, а таким, какое есть, — сказал я.

— Нет, — не согласилась любимая. — Они должны быть вот такими.

Она протянула мне журнал, и я понял, почему порнографию считают ужасным и отвратительным явлением — с картинки в незанятых неопределенным предметом местах смотрело что-то неживое — с открытым ртом и злым взглядом.

— А где то, о чем мы говорим? — не понял я.

— Вот это, — любимая ткнула пальцем в предмет, наполовину заслоняющий картинку.

Я искренне не поверил.

— Это, да?

Благодаря тому, во что ткнула любимая пальцем, существа на фотографии было почти не видно, открывая взгляду только злой взгляд и высунутый язык. По мнению возлюбленной предмет, которым существо закрывало свою наготу, было ее мечтой.

— Ты как хочешь, но меня интересуют люди, — сказал я, возвращая журнал.

Я решил проверить свою догадку и пошел к другой своей единственной. У нее была иная проблема — она считала грудь недостаточно маленькой. Получив от нее исчерпывающую информацию, что с такой грудью тоже невозможно жить со мной, я задумался, а что если их познакомить, а самому отправиться на поиски того, кого бы все в этой части устраивало.

Вскоре выяснилось, что любимых на свете много, но ни одной счастливой со мной в этом вопросе.

Что я только не делал. Я давал клятву, приносил нотариально заверенные расписки, что грудь в моем понимании — отличная. Один раз пришлось пригласить свидетелей, чтобы те подтвердили, что замечательная грудь, не лучше и не хуже других. Не помогало. Любимые оставались со мной несчастными.

И, наконец, я решил не спорить: плохая, значит, плохая. Наделенный опытом, я прямо с порога так и сказал своей возлюбленной. Стоя на лестнице, я понял, что не дай бог сказать своей любимой, что у нее что-то ужасное, первым. Нужно во что бы то ни стало прежде дождаться этого признания от нее.

Наделенный теперь сверхчеловеческим опытом в следующий раз я дождался привычного признания, что грудь — не очень, и только тогда со словами: «а я все ждал, когда ты сама скажешь» беспрекословно согласился. Стоя теперь на лестнице, я уже не знал, что думать.

Получается, нельзя соглашаться, нужно, как я это делал раньше, еще не обладая опытом — спорить. В этом, оказывается, шанс не оказаться на лестнице. С другой стороны, спорить бесполезно, потому что женщина всегда права. Меня осенило: «Нельзя возражать, но точно нельзя соглашаться».

Необходимо было срочно проверить эту версию.

По лестнице поднималась женщина.

— Что бы вы сделали, — обратился я к ней, — если бы я, скажем, не стал спорить, что у вас ужасная грудь?

Девушка насторожилась.

— Или так, — продолжил я, — я бы поспорил, что она не такая ужасная. В каком случае я быстрее оказался бы на лестнице?

— Вы знаете, — сказала она, — вы не поверите, но в данный момент я довольна формой и размером своей груди.

— Наконец-то, — воскликнул я, — и последовал за женщиной.

Но вскоре выяснилось, что если мою возлюбленную устраивает грудь, это не значит, что нет проблемы с попой.

Теперь, едва любимая начинает жаловаться на отдельные части тела, я немедленно иду устраиваться на работу, чтобы была хоть какая-то возможность уйти от прямого честного разговора.

Но не только форма ног, попы и прочей ерунды беспокоит моих возлюбленных.

Одна моя любимая, когда я сделал ей какое-то справедливое замечание, уже не помню какое, что-то по поводу новых трусов, что-то вроде того, что ее новые трусы нам не очень-то и нужны: чем они хуже старых, сказала, что новые трусы необходимы, потому что голые женщины не возбуждают, возбуждают полуодетые.

Откуда ей было знать, что возбуждает, да и возбуждает ли вообще что-то? Кто вбил в голову маленьким девочкам эту ересь? Очевидно, продавцы новых трусов. Я ее чуть не убил. Я едва сдержался, иначе у меня могло стать на одну возлюбленную меньше.

Гуляя с ней по парку, я затеял бесполезный спор, что не бывает женщин полуодетых. Есть одетые и есть голые. И что голая женщина лучше, чем одетая. Я привел множество примеров. Рассказал несколько случаев из своей жизни, когда голая женщина оказывалась гораздо умнее и образованнее. В конце призвал проверить самой.

— Ты с ума сошел. Что люди подумают? — услышал я возражение.

— Кто подумает?

— Люди, которые ходят вокруг.

Да, действительно, вокруг ходили люди.

— Запомни, люди вообще не думают, — как мог, успокоил я девушку, — они используют для этого любую возможность.

— А я думала, ты меня любишь такой, какая я есть. С купленными завтра новыми трусами.

— Ты бы лучше не думала.

Другой бы человек на ее месте обрадовался, что не нужно думать. Но возлюбленная отказалась со мной разговаривать две минуты.

Две долгих минуты, в течение которых я понял две вещи: нельзя говорить женщине, что голая она лучше, чем одетая, но точно нельзя говорить, что одетая она лучше, чем голая и личные примеры были лишними.

Личный пример не может быть аргументом в споре о том, что красиво и правильно, так как все что, случается со мной, по мнению любимых, не может быть красивым и правильным. Нынешний их случай — тому яркое подтверждение.

О женщинах. По памяти.

Женщины имеют своеобразное представление о своей красоте. Все, что им дается природой они кропотливо сводят на нет. При этом со свойственными им женской аккуратностью и кропотливостью. В частности они считают, что высокие каблуки удлиняют ноги. В своем мнении они полагаются на интуицию. Тогда как мужчины полагаются на логику, которая говорит им, что длинные каблуки — к коротким ногам. Если ноги длинные, то зачем ходить на высоких каблуках, спрашивает мужская логика. Кроме подчеркивания заведомо коротких ног высокие каблуки искривляют сознание. Об этом позже.

До недавнего времени считалось, что женщины доводят себя до уродства исключительно одеждой, обувью, прическами и косметикой. Но мой опыт показал, что это не так. Даже раздетые догола женщины умудряются испортить о себе впечатление.

Нужно оговориться, что женщина одетая и голая — это совершенно разные люди. Казалось бы то же самое только без одежды. Нет. Совсем другое. Кто хоть раз видел голую женщину, не даст соврать.

Однажды моя возлюбленная попросила остановиться на набережной Красного флота. Приличное место, чтобы остановится.

— Хочу фотографироваться. Голой.

Естественное желание нормального человека. Пока я возился с фотоаппаратам, любимая приготовилась. Я поднял глаза и обомлел.

— Сними туфли, не позорься — сказал я. — Голой, значит голой. Зачем обманывать народ.

— Нет, без туфель люди подумают, что я дура.

— А в туфлях, что они подумают? — не понял я.

— А в туфлях они подумают, что я позирую.

Мне стоило большого труда снять с нее туфли. На нас стали обращать внимание гуляющие по набережной люди.

— Веди себя прилично, на нас смотрят, — сказал я, — отдай туфли и становись на парапет.

У любимой был вид, будто я только что отказался на ней жениться.

— Ты ничего не понимаешь, — сказала она, карабкаясь на парапет. — Это красиво. Эротично. Ты меня оскорбил.

Откуда ей знать, что красиво? Что женщины могут понимать в голых женщинах? Кто им внушил, что зад должен оттопыриваться, а живот свешиваться? При этом лицо должно иметь по возможности злой и глупый вид, а рот не закрываться.

— Ну, как? — вывернув суставы, весело, вываливая сквозь зубы язык, спросила возлюбленная.

— Ты с ума сошла, — закричал я. — Встань нормально. Зачем доставать лопатками ягодицы. Некрасиво.

— Некрасиво?- удивилась она.

— Нет, — подтвердил я. — Спроси, кого хочешь.

Не помогли никакие уговоры, она вела себя безобразно, с риском сломать себе скелет. В результате на фотографиях вышло нечто мало похожее на человека.

Через полчаса мы чуть не расстались. Мою возлюбленную не устроило, что я ничего не понимаю в эротических позах, туфлях, а заодно и в прическах.

— Найди себе дуру, которая согласится ходить прямо и закрывать рот и проваливай, — сказала она.

Пришлось остаться, таких дур нет. А жаль. Я бы многое отдал.

18.117.78.215