Моя бабушка курит трубку

Сколько себя помню, старая трубка всегда лежала в шкафу. На самом деле бабушка вообще никогда не курила. Однако она всёрьёз считала, что трубка — символ мира в доме… Итак, бабушка до сих пор остаётся приверженницей здорового образа жизни, хотя в этот образ благополучно вписывается алкоголизм её сына.

Моя бабушка никогда не болела по-крупному. Мне кажется, вся фишка в том, что с утра надо «кишки погреть» как следует. Прогревание, по её методике, надо проводить следующим образом: встав с постели, сразу ставь воду на огонь, как закипит, наливай чай с молоком и сахаром и пей стакан за стаканом, пока пот на переносице не выступит. И жди. В определённый момент придёт мысль, что день задался. А жизнь?

Бабушка перед пенсией работала в институте геологии, от него же она получила двухкомнатную благоустроенную квартиру. Со свойственным ей педантизмом, бабушка выкрасила всё, что могла в белый цвет, и зажила припеваючи. Одна. Её отпрыски снимали углы. В конце концов жизнь дочери об эти углы и разбилась. А внучок выжил и некоторое время жил с бабушкой, хоть повидал приличных людей.

В социалистические времена руководство института направляло к бабушке на постой командированных из Москвы учёных специалистов. Те были довольны: тепло и светло. Хозяйка — божий одуванчик — привечала гостей и всегда гордилась ими. Москвичи попадались сплошь аккуратисты и на белом фоне выглядели достойно. Сумбур и беспорядок в жизнь вносил только малолетний внук, которого бабушка впоследствии определила в детский дом и снова зажила в спокойном одиночестве…

Всё рассматривала старые снимки, семейные, ещё довоенные. Много ли семей, которые задолго до Великой Отечественной могли себе позволить фотосессию? Моя бабушка из зажиточных земледельцев, каких после революции раскулачивали. Однако предки сумели собрать добро, припрятать его и вовремя сбежать с ним подальше. Любила бабушка говорить, что кровь даст о себе знать. Яркий пример тому — её собственная жизнь, весьма достойная для непосвящённых.

Она вязала носки, варежки и платья, да так ловко! Ещё вышивала крестиком подушки-думочки, а главное, шила на ручной машинке себе одежду. До сих пор живут два её любимых несношенных платья. Они из какого-то суперстойкого материала: легко стирать, быстро сохнут и не надо утюжить. Повидали же эти платья на своём веку! Не раз в них мою бабушку тормозили милиционеры. Она отвечала им в своём репертуаре:

— Какая спекуляция, сынки? Отоварилась по талонам, самой мне эту водку не выпить, а жить-то на что-то надо, — так и многое другое говорила она, после чего пристыженные и с глубоким чувством вины служители порядка отпускали божьего одуванчика на все четыре стороны. Но она спешила только в одну: бегом до дома, где из ящика вытаскивала ещё несколько бутылок и обратно — в подворотню, к страждущим и пьющим за любые деньги. Да, единственной её пагубной привычкой была спекуляция…

Деньги у неё водились. Как все прирождённые дельцы, она умела их складывать. Давала в долг. Но нет! Бабушка всегда держала марку, и никто её ростовщиком никогда в глаза не называл. Родственники, друзья родственников и те же москвичи сдавали ей на реализацию вещи. Бабушка таскала их еженедельно на барахолку… Настоящего дохода она никому не открывала, прибеднялась…

Через весь город — только пешком — до точки, где спички дешевле (ими она тоже приторговывала). Покупала только ржаную буханку, хранила её в холодильнике, чтоб не испортилась. Это теперь, когда она ест только белый хлеб, из солёной рыбки выбирает красную, стало понятно, насколько экономно она жила прежде. Любила мне, внучке, приговаривать: «Нечего вечером есть просить, надо было обедать хорошо!» А в обед вспоминала завтрак, на завтрак — про ужин и т. д. Копила… Копила…

Накопила коробки с посудой: советские тарелки с облупившимся и выгоревшим рисунком, хрустальные стаканы разного калибра в коричневой обёрточной бумаге. Накопила рулоны ткани: её моль, видать, с голодухи почикала. Накопила ковры, в которые потом кто-то окурки втаптывал. Накопила акции: их кто-то выманил под страхом кризиса. Сберкнижек след простыл. Носок с суммой на смерть с чьей-то ногой ушёл… Как когда-то ушёл и муж.

В молодости бабушка любила одного, а замуж вышла за красавца-цыгана. Наше генеалогическое древо с тех пор приобрело живописный вид. Цыганская кровь стала своеобразным катализатором того компота, что и так «бродил» по семейным жилам. Красавец с бабушкой нажил двоих детей и пропал. А потом…

(всё вдребезги! остаётся только сгрести в кучу осколки)

… стали «пропадать» их дети. Сначала сын выгнал свою сестру из дома, та запойной стала, бомжевала, в квартиру её не пускали, жила в подъезде под лестницей. Потом там же жил бабушкин внук после детдома перед тюрьмой. В это время сын отрёкся от меня, своей дочери, чтобы снова жениться, на этот раз по большой любви. Бабушка не грустила, когда прощалась со мной двадцать лет назад. Она просто хотела жить одна… В новом счастливом браке отец заболел гепатитом С, лишился ноги, запил, озверел, овдовел, прибрал к рукам дом второй жены, положил глаз на материнскую квартиру. И стал ждать, наблюдая, как родная мать тает от голода и холода… До сих пор ждёт…

А бабушка моя до сих пор жива… Раскурила-таки трубку мира. В моём доме.

3.145.106.7