Семейное чтение

Две заметки о детях

Иду вдоль ограды детского сада, а дети, вот как слетаются птички, сбегаются к сетке и кричат хором и вразнобой: Атец Па-авил!
- Здравствуйте! - кричу в ответ.
- А когда вы к нам придёте?
А я только позавчера с ними беседовал.
- Скоро приду.
Прихожу. Они научились вставать, как в школе. Умолкли. И маленькие совсем, и подготовишки.
- Здравствуйте, ребята.
- Здра-ствуй-те!
- Садитесь, пожалуйста.
Шумно уселись, успокоились. Смотрят на меня так чисто, так внимательно. У них всё отражается в глазах. И тревога, и ожидание, и радость. Есть и некоторые характерные детали преподавания, вернее, словесного воспитания малышей. Если вдруг скрипнет дверь, то, каким бы захватывающим ни был рассказ, все головы согласно повернутся в сторону скрипа. А если в сказке они услышат что-то своё и близкое, то лучше остановиться и переждать.
- Бабушка? А у моей бабушки, меня бабушка, бабушка мне сказала, мы поедем к бабушке...
Увы, они уже ранены жестокими мультфильмами, не всякий ведь родитель нравственно дорос до своего родительства. Надо, чтобы они слышали доброе, ласковое слово, чтобы зло исчезало, как туман, или стыдилось себя и просило прощения.
Рассказал им, упростив, известную повесть из Отечника.
- А вы знаете, где Африка?
Ой, оказалось, чего они только не знают об Африке! И о слонах и бегемотах, о том, что там растут ананасы и очень жарко.
В египетской пустыне старенький монах (я объясняю, кто это) каждый день кормил волчицу крошками хлеба; однажды он ушёл в город, а волчица проникла в келью, в пещерку, съела один хлебушек и была такова. Старец вернулся, увидел беспорядок и догадался. Да и волчица больше не приходила. Старичку стало её жалко, он попросил Бога, чтобы бедная воришка вернулась. И вот, как-то в полдень видит, сидит она поодаль, голову опустила. Ну-ка, говорит, подойди. Подошла, а глаз не поднимает, стыдно ей. Старец погладил её по широкому волчьему лбу и дал несчастной целых два хлебушка. Он её - что?
- Простил! - отвечает хор.
А волчица обрадовалась, всё съела и нежно руки ему облизала.
Слушают и страшные сказки: о том, как солнышко украли и спрятали, и сторожили. И никто не мог его спасти, только Ванечка и Манечка. Сам змей-дракон не сумел братика с сестрёнкой перехитрить. Дети слушают, не шелохнувшись, а когда солнышко, свободное, поднимается в небо, они прямо расцветают улыбками, будто над ними засияло.
После беседы окружают меня и спешат обниматься и чем-нибудь поделиться: у нас дома есть большая икона, мы с папой ездили в цирк, Вася дерется, я сегодня съел весь обед!
Рядом возник грустный мальчик с остреньким носиком и большими круглыми глазами:
- А я вообще никогда на крещеный.
- Ой, Сенечка, - пожалел я его, а родители хотят тебя крестить?
Сеня только пожал плечами.
- А вы меня знаете?
- Знаю, конечно, тебя зовут Денис.
И Денис смеется от удовольствия. Детям это так важно, чтобы их знали, не забывали. И взрослым важно, и пожилым. На соборовании подхожу к женщине преклонных лет, она года два к нам не приезжала. - Олимпиада? - спрашиваю. Имя-то редкое, не забудешь. И она, как ребёнок, обрадовалась, даже прослезилась. А глаза, сразу ясно, какие у неё были глаза лет 70 назад.
Глаза меняются с возрастом, опытом, но меняются не так, как другие черты лица. Они как будто часть иного, внутреннего мира. В них "сквозит и тайно светит" то, что не имеет вида. Чудесно создан человек! Детские глаза, юношеские - вот они, всё время передо мной.
В саду берёзки с клёнами. Страшновато как-то, и весело. Утренний холодок и синее, спокойное небо. Вот ещё поворот, и впереди откроется школьный двор в цветах и белых кружевных передниках. Первое сентября. Знакомые лица, но какие-то новые, смущённые. А репродуктор ликует до хрипа: школьные годы чудесные... Словом - праздник.
Каждый раз, переступая школьный порог, я испытываю, хотя бы отдалённо, похожие чувства. Я учу и, разумеется, учусь, готовлюсь. Мне в школе всё нравится, кроме нынешнего хамства, но я стараюсь его изо всех сил не замечать. Не лаять на лай. Но внушать продуманную речь и располагать к тишине, в которой мысль, показывать красоту поступков и чувств и раскрывать, вместе с книгой, благородство целей. На примере русской литературы и, вообще, мировой культуры. И речь, и мысль, и красота заложены в детях, в их способностях. Надо постараться, чтобы спящее проснулось, отозвалось на подобное. При этом - передал им что-то дорогое, задушевное и вот мы уже сроднились, почувствовали себя одного культурного рода-племени. А родным многое прощаешь, их уже любишь. И за них отвечаешь.
У меня есть знакомая учительница в Москве, Алевтина Викторовна 3. В школе она тридцать два года, в одной и той же. С детства мечтала стать педагогом. Она любит детей и свой предмет, и вся в работе.
Однажды входит со звонком в класс, литература в 9"А" и прямо у носа со свистом пролетает пирожок и шмякается в доску. Метили не в неё. Живая мишень сразу вылезла из-под парты.
Тишина.
- Кто бросил? Сдержанные смешки.
- Садитесь. Бросавший признается или струсит? Двое колеблются на галёрке, а время идёт, жалко.
- Хорошо. Нет ничего тайного, что не было бы узнано. - Сказано где? Правильно, в Евангелии. Этот пирожок, как удочка, на нём непременно кто-то поймается.
Шагнула к столу и... с грохотом растянулась, скользнув каблуком по пирожку. Затрещала юбка, помутилось на миг в голове. В классе стоял гомерический хохот.
С трудом, стараясь не морщиться, встала, посмотрела на стихающий класс, на безумно-счастливые лица своих отличников, подобрала журнал, взяла сумку и вышла.
Никто не догонял. Шёл мягкий частый снег, нехолодный. Посмотрела назад: тридцать два года, по дню, отнесла в цирк...
Позвонила в школу, сказала, что стало плохо. Мечтала, что придут просить прощения. Кто? Придут просить... О чём? Неужели всё строилось на тщеславии? Теперь всё рухнуло и стало явным.
Боролась с обидой.
А обида росла, сама по себе. Пришли, кого не ждала: две уже замужние давние ученицы. Навестить больную. О падении в классе никто и не знал - класс молчал. Не выдержала и всё им рассказала. Как они её утешали, уверяли, что за всё ей благодарны.
Алевтине стало стыдно. Эх ты, иссохлась без лести. На следующий день, не закрыв больничный лист, пошла в школу, к безжалостным детям.
До урока в девятом оставалось целых два, надо было собраться с духом. Но она вся съёживалась и холодела, думая, как же встретится с ними.
А провела урок спокойно, даже к концу стало необъяснимо легко. И слава Богу, подумала, главное - не помнить зла.
Когда прозвенел звонок, класс встал и замер.
- Вы что? - спросила Алевтина в наступившей тишине.
- Это я бросил, - сказал Женя К., смотря в окно.
- Алевтина Викторовна, простите нас пожалуйста, - попросили девочки. Тут я впервые перед учениками, представляете, заплакала. А на душе по-весеннему просторно, словно я над землёй парю. Надо же было так грохнуться!
- Чтобы так, - дорогая Алевтина Викторовна,- подняться! Просто, - добавил я ещё про себя, человек укорил себя в падении.
Священник Павел Карташев.

3.15.228.32