Жажда неба – поэт и резчик Ярослав Аршинов

Он парил, распластав два крыла,

Оставляя в полете все сорное.

В каждой жилке древесной была

Жажда неба большая, упорная.

Этими строками завершается стихотворение «Дуб» живущего в поселке Дубки, что близ Одинцова, молодого поэта и мастера богородской резьбы Ярослава Аршинова. Сам он похож на былинного богатыря с русой бородой и огромными руками, с несходящим румянцем на щеках. Жизнь его (и это редкость в наши дни) полна тишины, чуткого вслушивания в природу и самоотверженного ремесла. Его резец отсекает «все сорное» с бело-золотистых чурок липы, а умное и точное слово – подобно резцу – ищет простоты. Подлинность жизни он находит именно в поэзии простоты.

Писать никто нас не просил,

Но зреет замыслов громада.

Мы выбиваемся из сил,

Как дворник в пору листопада!

Самым неожиданным образом мы обнаруживаем в стиле жизни и творчества Ярослава давно забытую, но известную фольклористам, неразрывность Ремесла и Поэзии. «Дворник в пору листопада» - это поэт, на которого обрушилась Красота. Успевай лишь ее подметить да подмести…

Юность и пора становления Аршинова пришлись на кризисные годы «ельцинских реформ», крайне тяжелые экономически и духовно. Родился он 23 января 1971 года в поселке Калининец Наро-Фоминского района в Подмосковье, в семье агронома, а ранее офицера Таманской дивизии Валентина Ивановича Аршинова и медсестры Александры Семеновны. Предки по отцовской линии были казаки из Волгоградской области, дед Филипп пострадал от советской власти. Материнский род с Украины, из числа трудолюбивых и раскулаченных крестьян. О родственниках старшие совершенно ничего не говорили детям – чтобы тем нечего было сказать при возможных допросах… Корни оказались запрятанными и, очевидно, невосстановимыми. И это - горькая участь миллионов русских семей, прошедших ад расказачивания, раскулачивания, антирелигиозных гонений и ГУЛАГа.

С 3 лет Ярослав живет в родительском доме в Дубках, ходит в школу и – вот первая встреча с поэзией-ремеслом! – с 7 класса попадает в Дом пионеров во Власихе, где под руководством Ирины Петровны Цибринской осваивает и резьбу по дереву, и многие иные техники прикладного искусства. С этой выдающейся учительницей он не порывает связи и по сей день – теперь она ведет в Одинцове Центр традиционной народной культуры «Лад», ставящий задачу возрождения народных русских традиций в работе с детьми, подростками и взрослыми.

И еще очень важно, что мама Ярослава неутомимо вывозила сына с пяти лет в московские музеи: «у нас не было денег на кружки по истории искусств или экскурсии, мы брали в дорогу скромную еду и отправлялись в Третьяковку и Пушкинский. Помню, как он убежал в испуге от «Ивана Грозного, убивающего своего сына», и еще от обнаженного Давида, нагота которого шокировала его» - рассказывает она сейчас с улыбкой. Александра Семеновна выходит на люди в цветастом старорусском платке. Видно, что она гордится сыном – а он почитает ее как первого слушателя и критика. В каком-то потаенном единстве их души соработают вместе, и это счастливый и редкий случай.

- Как же мальчик из Дубков оказался на другом краю Московской области в селе Богородское с его всемирно известным промыслом?

- Когда Роден побывал в Богородском накануне революции и узнал, что все крестьяне здесь резчики, и увидел своими глазами их изделия, великий француз воскликнул: «Народ, создавший такие игрушки – великий народ!» Я же сначала хотел поступить на краснодеревщика в Москве, но в итоге приехал в Богородское. Училось там ребят двести и называлось наше заведение «Богородская профессионально-техническая школа художественной резьбы по дереву». Я обучался на отделении скульптуры (а были еще «игрушка» и «ахтырская резьба»), получил звание «резчик 6 разряда». Теперь с 2002 года я в Союзе художников России именуюсь «народным мастером».

- Это было формальное обучение или удалось застать живую традицию резчиков старой закалки?

- Богородское даже жило по-фольклорному: не только в школе преподавали потомственные мастера, но на улицах и в домах звучали настоящие плачи, старинные песни и частушки. Я благодарно храню память о моих учителях: это Николай Николаевич Скотников (рисование и скульптура), Иван Федорович Балаев и Игорь Михайлович Криворучко.

- А как сейчас живет эта школа?

- Мои ровесники застали еще медовое время, последнее сытое время накануне кризиса. Сейчас из-за нищеты многие талантливые ребята, особенно приезжающие издалека, из Сибири, вынуждены возвращаться домой – им просто нечем питаться. Ставка хранителя музейных фондов Богородской фабрики с их великолепными образцами упразднена – и что с ними сейчас, я не в курсе. А музей нашего колледжа был ограблен несколько лет тому назад – пропали самые старые образцы… И учащиеся и многие выпускники вынуждены, выживая, гнать поток дешевого ширпотреба, как мы говорим, «резать Дед-Морозов».

- Но вот Вы показываете свои работы, вполне творческие и трудоемкие по исполнению, на многих столичных выставках. Вы не сдались под напором дешевого во всех смыслах (экономически и эстетически) рынка и упорно делаете свое дело. Более того – импровизируете в традициях богородского стиля.

- Многие мои коллеги сдались и превратились просто в исполнителей массовых сувениров, работают для «новых русских» в коттеджах. А там часто требуются не вкус и творчество, а потакание дурновкусию. Лишь бы поскорее маленькую щепную сделать вещицу, да продать! Я же кормлюсь преподавательством, и время от времени продажей своих работ. Не думал раньше, что увлекусь преподаванием – но появляется интерес, когда видишь талантливых учеников. Занимаюсь с ними в Доме культуры в Дубках. Самые лучшие - 12-летний паренек и 19-летняя девушка.

- А как искусствоведы: пишут ли о вас, народных мастерах, поддерживают ли, критикуют, как положено?

- Увы, вся система государственной поддержки народного творчества рухнула с началом перестройки. Были раньше крупные знатоки богородской резьбы, которые своими оценками и критикой создавали творческую атмосферу. Ныне здравствующие искусствоведы сосредоточились на отедльных сюжетах: Соловьев занимается только творчеством Варганова (стиль «махово-щепной резьбы»), Александр Умарович Греков – работами Светланы Николаевны Уласевич. Мария Александровна Некрасова, живущая в Баковке, пишет книгу о духовности народного искусства в целом, но ни она, ни Г. Л. Дайн не занимаются нами, современными мастерами. Так что живем и работаем как в вакууме. Лишь иногда что-нибудь эмоциональное и с ошибками напишут быстрые на письмо журналисты… Проблема – в отсутствии широкого и целостного взгляда на сегодняшнее Богородское. Нам просто не приходится мечтать о крупных и глубоких книгах, об энциклопедии, например. Поверьте, у многих мастеров нашего промысла есть что поведать своему народу, стоящему на рубеже потери собственной идентичности!

Жаль, конечно, что так размываются культурные пласты, которые наслаивались годами – система образования, закупок и творческой конструктивной критики, система, нацеленная на совершенство.

Ярослав Аршинов остался одним из немногих «последних могикан» той культуры. Правда, он не согласился с таким определением: «Я вовсе не «последний из могикан», мастеров высокого уровня много, промысел наш пока не умирает – ведь колледж и фабрика работают. Трагедия – в смене ценностных установок общества и государственных институтов. О промыслах просто не думают, народное искусство больше не является национальной гордостью».

Уйдет ли оно в небытие?.. – продолжу я мысли Аршинова. Или все-таки появятся новые силы в обществе (государственные или частные), чтобы подхватить традицию? Приходят на ум, когда думаешь об этом, строки из Арсения Тарковского: «Наблюдать умиранье ремесел – все равно, что себя хоронить!» Не хочется представлять себе Россию без ее своеобычных ремесел, с конвейерным ширпотребом усредняющей глобализации. Без ее оригинальных мастеров. Без ее поэтов.

Ярослав из Дубков – художник, совершенно уютно пребывающий в традиции и ценящий все традиционное в культуре. Его малая скульптура укоренена в сложившемся веками «богородском стиле», хотя иногда он исполняет и многоцветную «сергиево-посадскую игрушку» и церковные образы. Но одновременно он смело экспериментирует внутри традиционной эстетики – как хороший иконописец, соблюдает канон, но ищет новую выразительность. Находит новые сюжеты, уже далекие от «игрушки», но хранящие ее пластику: это и Пушкин в цилиндре, и Пушкин под деревом с Натальей Гончаровой, Деревенский Икар, Беременная, Девушка-фронтовичка…. Это оригинальная скульптура, продолжающая «богородское-деревенское» в новое время.

Вот бы душу, как поле, засеять

Разнотравьем грядущей весны,

Словно бы молодящее зелье,

Пить роящийся гул новизны.

Чтобы всем существом молодея,

Быть весны воплощеньем прямым.

Нереальную эту идею

Предпочту я идеям другим!

Чтоб стихийно рожденные строки

Были плотью природы самой,

И весны веселящие токи

Навсегда оставались со мной.

Как исходящий из народного искусства резчик, Ярослав по мирочувствию – счастливый пантеист. А главная точка в пространстве, с которой он, как из дзота, смотрит на мир – это окно перед верстаком, где целыми днями он режет липу. Взгляд отрывается от куска оживающего дерева… проходит сквозь оконное стекло… и открывает весь мир – как «Вид из мастерской» (именно так называется стихотворение):

Просеменила туча пышной дамой

На тонких шпильках редкого дождя.

Очнулся полдень за оконной рамой,

Зрачком лучистым медленно водя.

По мелким лужам шлепают галоши

Всегдашней суетливости людской –

И этот вид душе всего дороже,

Поскольку это вид из мастерской.

Обдумывая замыслы и планы,

Просматривая время за окном,

Припомню, как весна продрогшей ранью

Слоистый лед дробила каблуком.

Обычай повседневности! Он с нами

Вживленный в ежедневный обиход.

Приятно в отстраненном созерцанье

Порой мечтать о чем-то наперед…

О, разве что-то может быть дороже,

Чем понимать, в раздумья уходя,

Что каждый блик за окнами положен

Великим мастихином бытия?

И потому не вижу я помехи

В рутине и текучести мирской.

Душе мастерового человека

Всего дороже вид из мастерской.

Ярослав Аршинов – натура цельная, чистая и ясная. Как подлинно национальный русский художник, он одновременно – продолжатель богородского высокого Ремесла (с большой буквы!) и той линии русской Поэзии, которая связана с именами Кольцова и Сурикова, Рубцова и Жигулина. Это поэзия, чурающаяся надуманности и вычурности, всегда близкая к простой, даже обыденной речи. При этом в ней нет надуманного «славянофильства» - она исполнена здорового крестьянского взгляда на жизнь. Ее не в силах придумывать выходцы из усадеб и салонов, университетов и «поэтических школ». Странным образом она самозарождается среди простых людей, которые не способны быть «богемой». Но это не значит, что такая поэзия – глупенькая и далекая от философии. Скорее наоборот – она полна той мудрости, которую «на мякине не проведешь» и «не заболтать».

Предлагаю завершить первое знакомство с Ярославом стихотворением «Дуб», цитата из которого открыла эту заметку. Оно говорит само за себя. И еще, по-моему, оно автопортретно.

Дуб высокий на отшибе рос.

И на пасмурном фоне, в безмолвии,

Был оснеженный этот колосс

Нет, не дубом – застывшею молнией.

А позднее, видать, неспроста

Даль белесой была заметеленной.

И тогда мой знакомец предстал

В белом небе огромной расщелиной.

Завораживал и чаровал,

Виртуозно меняя обличия.

То сиял, словно черный коралл,

То мрачнел, полный дум и величия.

Потрясал не игрою с листа.

Нет, сравненье с игрой – неуместное!

Всею кроною в небо врастал.

Так врастает земное в небесное.

Он парил, распластав два крыла,

Оставляя в полете все сорное.

В каждой жилке древесной была

Жажда неба большая, упорная.

Деревянные скульптуры Ярослава Аршинова смотрите в его галерее в рубрике «Художники нашего края».

3.144.17.181