Фотографии

Все постепенно разошлись – похороны это всегда очень грустно, особенно когда прощаешься с близкими людьми. Выпроводив двух старушек, завсегдатаев всех мероприятий нашего двора – будь то свадьба, крестины или поминки, я оглянулась: стены старого дома казались голыми, несмотря на картины и старые фотографические портреты.

- Ну вот и все, - услышала я свой голос, чужой и далекий – акустика пустой квартиры, вздохнула. Вздох словно замер в пустоте, затем отталкиваясь от стен, отзвучал эхом еще тоскливей и тяжелее. Забравшись на старый потертый диванчик я закрыла глаза, уже не сопротивляясь нахлынувшим воспоминаниям.

Двое стариков. Она – некогда миниатюрная красавица с длинными каштановыми волосами, он – высокий крепкий юноша в форме танкиста. Красивая история любви, трудная жизнь, по-своему счастливая. Вместе прошли войну, встретили старость. Она умерла у него на руках. Похоронив жену, он не смог жить один. Вспоминал, тосковал и любил. Каждый день ходил к ней на кладбище, брал чекушку, напивался и засыпал прямо на могиле. Накануне годовщины ее смерти он скончался – не выдержало сердце.

Пройдет время, многое забудется, оно унесет все с собой, оставив жалкие фрагменты, как выцветшие фотографии… Тут я подскочила к комоду, скрипнула дверца. Бережно достала жестяную банку из-под конфет. В ней хранились старые фотографии, письма, документы. Пожелтевшая бумага, веером зашуршала на старой скатерти. Старинной, с бахромой и кружевами. Целая жизнь замелькала передо мной: дети в шортиках-дутиках с лямками крест-накрест, девочки в чулочках, женщины, с высоко поднятыми, уложенными локонами волосами. А дальше – фото юноши в военной форме. С трогательной подписью: «Жди меня, и я вернусь». Письма с фронта на грубой шершавой бумаге, похоронки. И тут же радостные вести о скором возвращении. Тяжелые пятидесятые, трудовые шестидесятые – целая история, все здесь, в маленькой коробке из-под конфет.

От изучения семейного архива меня оторвал холод. Я вся продрогла. В окно летел мокрый снег. Распахнулась форточка, в комнату ворвался ветер, закачался абажур, электричество потухло. В темноте я прошлепала босиком на кухню, как-то зажгла газ и поставила чайник. Через некоторое время вода закипела, и чайник засвистел. Из спальни я притащила на кухню старый плед, пожала ноги и плотно завернулась в него. Нашарила пачку сигарет и затянулась. Вспыхнул уголек. Мне было страшно, как ребенку. Скорее всего, выбило пробки, но я не решалась пойти посмотреть, боялась. Налив большую чашку чая, я опять подумала о фотографиях и людях на них.

Как они жили тогда? Что думали? Хотели жить в светлом будущем? Или думали, что мы, их дети, сможем наслаждаться этим мифическим будущим? Ради чего они воевали, отдавали свои жизни? Война – это так далеко сейчас от нас, как и послевоенное время. Конечно, и сейчас принято говорить – до войны, после войны. Фронтовик – еще одно слово, которое до сих пор осталось в лексиконе, пришло из советского времени. Правда, сейчас его редко используют. Забыли.

Не знаю, сидела бы я сейчас на темной кухне и пила бы горячий чай, если бы не они? Одни говорят, что я, наверное, пила бы немецкое пиво, слушая гавкающую речь бюргеров и наслаждалась бы жизнью. Но в это плохо верится. Хозяева не позволили бы рабам сидеть за одним с ними столом. Какая должна была быть воля к победе, желание жить, не подохнуть в газовой камере или печи, чтобы смять отлаженную военную машину. Несломимую, непобедимую, прикрытую броней идеологии. Высшая раса – как ее могли сломить и победить какие-то славяне? А ведь и те, и другие, были простые ребята. Радостные, улыбчивые. Те самые молодые парни, которые сейчас кладут свои головы под чеченскими пулями. Сколько раз уже рассуждали о том, что та война была освободительная, а эта – непонятно какая!

Почему наши танки выдержали напор фашистских тигров? Какой ценой все это случилось? И как началась эта война? Кто теперь помнит, что двадцать второго июня на территории СССР, прямо накануне войны, назначили последнее богослужение. Сталин повелел закрыть все храмы, не зная, что за этим последует. И тут грянуло. Началось. Кто сражался бок о бок с нашими ребятами против холодных языческих богов немцев? Почему они шли в бой за Родину и за Сталина, а в это время у Георгия Жукова в машине была в тайне от правительства зашита икона Георгия Победоносца. Знали ли ребята, что помогали им те, в кого им было тяжело поверить? В кого им запрещали верить?

Храмы с началом войны не закрыли. И немцы наступали, побирались к самой Москве, золотокуполовой твердыни нашей Родины, пока священники не пришли на поклон к Сталину. Они попросили немного. Дать им самолет, на котором они смогут облететь вокруг Москвы над немецкими войсками, под обстрелом вражеских зениток, облететь с крестным ходом. И Сталин согласился.

До сих пор историки читают дневники немецких генералов того времени и видят отчаяние. Никто их немцев не мог понять, почему в армии начались эпидемии, почему техника отказывалась работать, куда пропадали боеприпасы. Сама природа восстала против них на чужой земле. Мешала продвигаться дальше, и невозможно было сломить эту силу.
Или что-то другое? Может, вовсе не при чем здесь Георгий Жуков, чей покровитель – святой Георгий Победоносец, символ Москвы? Кто знает – может, Россию всегда спасали ее проблемы – огромные расстояния и плохие дороги. Сейчас говорят и так. Мол, не смогла хваленая немецкая техника нормально ехать по нашему бездорожью. А огромные расстояния раздробили армию, и не осталось от нее ничего.

Может, все дело в истории, которую Гитлер знал не очень хорошо. Он, видимо, позабыл урок, который преподали наши древние предки – скифы Александру Македонскому. Пустив его на свою землю, они нападали исподтишка, засыпали отравой колодцы, вырезали ночами отряды. Да мало ли примеров из истории, когда захватчики смогли вторгнуться на нашу землю, а потом катились отсюда. Александр Невский разгромил немцев на Чудском озере, пригласив помочь ему татар. Да и сами татары хоть и долго правили на Руси, но все равно сломились на Куликовом поле.

Сколько раз поляки пытались одолеть Русь! И находились смелые люди, которые не жалели своих жизней ради государства. Уже подходили шляхтичи к Москве, но русские вымели их метлой. Наполеон! Он даже зашел в Москву, но так и не смог покорить ее, и его войска выгнали прочь по разоренной дороге. Но это все история. А кто ее делает? Вожди, красующиеся на огромных плакатах? Или маленькие люди, смотрящие с фотографий?

Довольные, улыбающиеся. Они знают – им надо на утро, в туман и грязь идти в бой, под пули снайперов. Но они улыбаются, потому что этот день, который заканчивается, прошел для них хорошо. Им повезло – они остались живы. И даже если бы они погибли, они знали, что гинут не зря. Так же много веков назад гибли их предки, которым тоже было все равно, что случиться с ними, потому что они были уверены – их смерть будет оправдана. Свободой тех, кто останется жить.

Где? Что дало им государство за победу? Тесные комнатушки в коммуналках? Нищету на всю оставшуюся жизнь? Почему сейчас, нацепив медали, бабушка-фронтовичка должна стоять в переходе и спрашивать милостыню у тех, ради будущего которых она воевала, проливала кровь, не надеясь встретить рассвет.

Что видели люди после войны? Какой кровавый рассвет их встретил? Демонстрации с алыми флагами, портреты вождей. Еще одна, уже холодная война с бывшими союзниками. И постоянный страх в душе и наигранная радость на людях. Так говорят сейчас. А что было на самом деле? Узнаем ли мы это? Нельзя поверить, что не было у них никакой радости, никакого счастья. Без этого жизнь кажется абсолютно бессмысленной и безнадежной.
Наверное, они любили ходить на каток. Крутиться на льду под музыку из репродукторов, развешанных на столбах? Играть в футбол, радоваться за успех своих команд на международных состязаниях. Ездить отдыхать в Крым, на пляжи Черного моря. Загорелые, довольные, улыбающиеся, глядящие с потрескавшихся черно-белых фотографий. Верили ли они, что счастливы? Наверное, верили. Как сейчас люди глубоко верят, что они несчастны. А ведь можно все повернуть по-другому. Да, не существует мифического светлого будущего, нет больше нереальной надежды. Но ведь все-таки что-то существует помимо печали. Нечто, ради чего дед палил из танка по фашистским расчетам, зная, что такой же снаряд с той стороны мог подбить и его машину…

Они строили. Много. Выстроили БАМ, вырыли каналы, забурились под землю и нашли нефть. Чумазые, счастливые, оставшиеся навсегда на желтой бумаге монохромного фото. Для них весь кошмар остался позади, они знали, ради чего существуют и работают - за палочки трудодней. Общий подъем, общая радость, коллективный дух. То, что не может передать групповое фото. Сможем ли мы когда-нибудь обрести все это? Или нам нужна большая война? Вряд ли, скорее, необходимо какое-то другое отношение к жизни. То, что могут принести старые фотографии.

Пойдет много времени, и наши внуки станут разглядывать наши фото, рассуждая о том, что было хорошо тогда, что было плохим. И они тоже не смогут прийти к однозначной мысли, насколько лучше было и хуже стало. Или наоборот?

Свет включился так же неожиданно, как и погас. Я пошла в комнату и вытащила из пачки фотографий одну. Поблекшую, потрескавшуюся, с оборванными краями. Они были на ней вдвоем. Молодой человек и девушка, совсем юные. В военной форме. Они были счастливы, улыбались.

Сейчас они, наверное, тоже счастливы и молоды, как тогда.

52.14.100.101