Мент

ОДНОКЛАССНИКИ

Мелкий дождь зарядил с самого утра. Осенью все время моросит. Чувствуешь себя, как в аквариуме. Обычно в такие дни клонит ко сну. Природа умирает и словно умирает что-то внутри, или засыпает, на зиму. В асфальте тускло отражаются дома, люди, автомобили. Грязные ручьи текут по канавам, утаскивая в канализацию листья и окурки.

Старясь не обращать внимания на мелкий противный дождик, ливший уже вторую неделю, Александр Минаев патрулировал свой участок. Был полдень буднего дня – то самое время время, когда на улицах редко что-то происходит. Все было привычно: палатка, где милиционер брал сигареты - он никогда их не покупал, хозяева давали столько, сколько он просил – продуктовый магазин, остановка автобуса. За ними - невысокие серые дома. На нескольких балконах гирляндой висело мокрое белье – его забыли снять в давний теплый день. Мимо проносились автомобили, обдавая серый плащ милиционера крохотными брызгами. Было скучно, надо было себя как-то развлечь. Он уже собрал дань с ларьков, выпил банку слабоалкогольного напитка в глухом переулке, чтобы никто не заметил, проверил документы у двоих кавказцев. С одного даже удалось содрать пятьдесят рублей за просроченную регистрацию.

И тут Минаев увидел то, что вызвало покалывание в районе бедра: в том месте, где ударялась о ногу резиновая дубинка. Давно не было у него такого развлечения! Рядом с подъездом, прислонившись к мусорному баку, сидел бомж. Лохматый, в длинном изорванном плаще и вязаной шапке. Бомж что-то долго пережевывал беззубым ртом, изредка стряхивая крошки с густой бороды. Милиционер подошел ближе, поглаживая дубинку. Развлечение, конечно, но надо все же преподнести его как работу и отвести для порядка этот немытый общественный элемент в участок, чтобы поставили галочку, хотя бы мысленную: вроде как он, Минаев, занимается делом, а не просто слоняется по улицам. Бомжа, правда, отпустят, и он вернется обратно, к другому контейнеру, на другой участок. И вылетит оттуда на соседний. Такой круговорот бомжей в природе, философствовал милиционер.

Подойдя к бомжу, Минаев подождал, пока тот поднимет глаза на него. Левый глаз бродяги вспух и заплыл крупным синяком – то ли со своими повздорил, то ли на милицию нарвался, рассуждал блюститель порядка.

- Пошел вон! Убирайся!

Бомж спокойно смотрел милиционеру в глаза и молча жевал.

- Ты русский язык понимаешь, пьяная морда? - Минаев почему-то решил, что слова «пьяная морда» обязательно попадут в цель и бомж встанет. А там можно начинать воспитательную работу. Если не встанет, неважно. Воспитательная работа уже стояла в плане милиционера. – Я тебя сейчас обучу говорить по-русски! – Минаев выругался матом. Не считая антисоциальных элементов за людей, милиционер считал, что материть их – это все равно что разговаривать на нормальном человеческом языке. Впрочем, свою жену Минаев тоже мог крепко приложить.

Бомж прошамкал:

- Ну, ладно, Саш, не надо! - от этих слов милиционер даже опешил.

- Что? Да ты откуда знаешь, как меня зовут? Раньше, небось, встречались? Надолго, наверное, эту встречу запомнил? Сейчас еще сильнее запомнишь.
- Да мы ж с тобой в одну школу ходили…

Минаев внимательнее всмотрелся во вспухшее от алкоголя загорелое лицо. Что-то щелкнуло в голове и всплыли старые, давно похороненные в пыли воспоминания. Нелепая шапка и грязная, все в крошках, борода, куда-то исчезли, а лицо помолодело. На месте бомжа теперь сидел бывший одноклассник Саши Минаева Антон Камушкин. Тот самый Тоха, которого так не любил Саша в школе. Антон был большим и сильным, у него всегда стояли высокие оценки по физкультуре, кроме того, он был грозой школы и мог поколотить любого. У Тохи была своя компания ребят, которых все с уважением в школе называли «крутыми». Много раз Сашка пытался попасть к ним в компанию и стать таким же, как они – крутым. Но его не принимали, а только издевались, оставляли тычки и насмешки. Он пытался доказать, что тоже хорошо машет кулаками: задирался, дрался в школьных коридорах. Бои продолжались на пустыре за школой, и часто он приходил домой со свежими синяками. Ни разу ему не удавалось всыпать никому из компании Тохи и доказать, что он, Сашка Минаев, тоже сильный.

Может, именно поэтому он, Александр, поступил в школу милиции. Там его и таких же, как он, научили – он стал сильным, взял в руки оружие. И теперь может безнаказанно, как Камушкин, бить подобных Тохе. Но чтоб встретиться один на один... Об этом Саша и не мечтал. А ведь встретились. Значит есть, решил милиционер, какая-то справедливость.

Минаев вытащил дубинку:

- Встань, Камушкин!

- Ты что, Саша? - спросил бомж.

Не побоявшись никакой заразы и не обращая внимания на запах, милиционер рванул бродягу за шиворот и поднял на ноги:

- Встань! – Минаев вначале ударил по плечам, потом по рукам, а затем крепко двинул Камушкина в живот так, что тот глухо согнулся пополам, пытаясь поймать ртом глоток воздуха.

- Начальник, за что?

- Ты еще спрашиваешь, тварь?! - он опять ударил, и бомж упал на сырой асфальт. Повалился так, как когда-то, сбитый с ног подножкой, падал в жидкую грязь пустыря Сашка, пачкая синие брюки школьной формы и плача от боли и досады.

- Я сказал: встать! - снова приказал Минаев. Камушкин попытался подняться, но не удержался, сел спиной к контейнеру и снова спросил:

- За что?

Милиционер нагнулся к бомжу и, морщась от кислого запаха, сказал:

- Ты еще спрашиваешь меня об этом? Забыл, как валил меня в грязь? Как кидался камнями, как  швырял мой портфель в унитаз в туалете? Ты просто мразь!

Бомж сплюнул и ответил:

- Мы были маленькие. И играли…

- Играли!? – милиционер едва не проболтался, как он, Сашка Минаев, плакал по ночам в подушку, представлял, что станет большим, и все станут его бояться. И он опять ударил. Так, чтобы не покалечить и не сломать ничего, а сделать очень больно.

- Не надо, Саша, не надо! Начальник! - заорал бомж. - Я уйду, уйду! Ты меня не увидишь!

- Товарищ милиционер! - закричала вышедшая из подъезда бабка. - Что ж вы это творите, товарищ милиционер?!

- Не твое дело, старая! - огрызнулся Минаев и огляделся. Он и не заметил, как неподалеку собрались люди и смотрели на все происходящее. Теперь они отводили глаза и расходились с таким видом, будто случайно проходили мимо и ничего не видели. Милиционер сплюнул и, спрятав дубинку, пошел в соседний двор. Он злился на ту справделивость, которая свела их с Камушкиным у мусорного бака. А если бы Антон был бомжем, а стал «новым русским»? Неужели тогда он, Минаев, посмел бы подойти к нему, хотя бы для того, чтобы спросить документы?

«Все так делают с бомжами», - думал он. Старался успокоить себя, но почему-то не мог. Что-то все равно было не так. Он стал сильнее, но все же оставалась какая-то слабина, которую он никак не мог преодолеть. И при этом Минаев чувствовал, что Тоха, этот несчастный бомж остался сильнее его. Почему? Конечно, грела мысль душу, что Камушкин стал бомжом, все потерял в жизни. А он, Минаев, работает, получает деньги, приходит домой к жене. Смена заканчивалась. Но домой, к наваристому борщу и куску курицы с макаронами почему-то не тянуло.

3.12.123.41