Недоврачи или членовредительство в Одинцовской ЦРБ.

20 июля 2012 года, примерно в 10-11 утра по скорой помощи в Хирургическое отделение ОЦРБ с острой болью в области почек и спины поступила ныне покойная Мураш Вера Александровна. При наличии должного количества свободных мест в палате, медицинская сестра (к сожалению, не запомнил ее ФИО) не положила человека с острой болью в палату, а сказал, что пусть лежит в коридоре. На вопрос дочери, Мураш Ирины Игоревны, сопровождавшей больную, почему нельзя положить Веру Александровну в палату, она заявила: «Потому что я не хочу!» После пятиминутных умалений со слезами, медсестра все-таки соизволила положить больную в палату.

После проведения всех необходимых анализов и т. д. Вере Александровне был поставлен диагноз: подозрение аневризма аорты — страшный диагноз, при котором необходима немедленная операция. Для подтверждения диагноза из Районной больницы №2 с. Перхушково и МОНИКИ. Врачи перхушковской Районной больницы №2 приехали в течении часа и подтвердили диагноз, сказав, что ситуация крайне тяжелая и что нужна срочная операция, которую «вряд ли получится у них провести» (цитата близкая к тексту). Они посоветовали нам дождаться врачей из МОНИКИ и везти Веру Александровну туда, так как там лучше оборудование и больше опыт проведения подобных операций. Мы согласились с их доводами. Заведующий хирургическим отделением Калашников Илья Александрович по телефону вызвал консультантов из МОНИКИ и удалился в свой кабинет. Шло время, час, другой, третий!!! Но никто не приезжал. Вера Александровна испытывала тяжелейшие боли. Операция необходима была немедленно. В это самое время, заведующий Хирургическим отделением Калашников И. А. спокойно находился в своем кабинете, разговаривал по телефону про предстоящую поездку на дачу, закупку продуктов и т. д., а безвозвратно потерянное время шло. Когда дочь В. А. Мураш зашла к нему в кабинет и спросила, почему ничего не происходит, где врачи, то ответ врача Калашникова был шедеврален: «Все, что я должен был сделать, я сделал. Я позвонил и оставил заявку. Ждите. И вообще, от этого умер Брежнев, и раз уж там ничего не смогли сделать, то тут и подавно ничего не получится, так что дайте человеку спокойно умереть». Его попросили позвонить еще раз, ведь шло время, а при таком диагнозе, даже я, далекий от медицины человек, понимаю, что счет шел на минуты, на что Калашников сказал: Я что, должен звонить со своего личного телефона?!» Ему принесли мобильный телефон, он позвонил в МОНИКИ и, как выяснилось, бригада даже еще не выехала и не понятно когда сможет выехать, т. к. не было машины! А с момента вызова уже прошло не менее 3 часов! Дальше Калашников заявил: «Ну что я буду сейчас звонить кому-то, договариваться об операции, вы что, мне сможете заплатить 200 (двести!) тысяч рублей?!» А тем временем время продолжало идти. К этому времени я приехал в ОЦРБ, зашел к г-ну Калашникову прояснить ситуацию, т. к. ситуация за более чем 4 часа не сдвинулась с места ни на сантиметр. Он мне опять попытался дать понять, что нет смысла суеты, что человек должен спокойно умереть, что ситуация крайне тяжелая и все равно никто не сможет ничем помочь! Я пошел в административный корпус, в надежде найти кого-нибудь из руководства, но тщетно, т. к. времени было уже около 16:00 и рабочий день в пятницу уже был окончен (рабочий день до 15:00, не пыльно, как Вы считаете?). Когда я вернулся в Хирургическое отделение, я застал г-на Клашникова уже переодетым в коридоре, он со всем прощался и уходил домой.

Далее, после всех перепитий, уже не имеющих никакого отношения к отношению и качеству работы Хирургического отделения и г-на Калашникова лично, Мураш Веру Александровну от безысходности повезли в Районную больницу №2 с. Перхушково, где по приезду ее состояние сильно ухудшилось и через час ее не стало.

Я абсолютно и прекрасно понимаю, что диагноз, поставленный Мураш В. А., был крайне тяжелый, что транспортировать таких больных в крайней степени нежелательно, но тут была безвыходная ситуация. Скорее всего, Вера Александровна не выдержала бы такой тяжелой операции, но жутко больно и обидно от того, что никто ничего не предпринял, а подошел к вопросу формально: я позвонил, спихнул все на других ответственных лиц, а теперь я собираюсь ехать на дачу и ухожу домой. Если есть хоть миллиметр шанса, он должен бить использован, и если бы Вера Александровна погибла на операционном столе, то я, возможно бы, и не писал Вам про это бардак. Больница — это не прачечная и не булочная, цена оплошности и недоработки, в которых может стоить только батона хлеба или рубашки: тут человеческие жизни! Все эти люди давали клятву Гиппократа. И г-н Калашников ее давал, но его подход к профессии больше напоминает членовредительство, а не работу врача. От его фраз про 200 тысяч и про личный телефон у меня вызывают злобно-пугающиее чувство, хотя я родился и вырос в России и ко всякому беспределу привычен. Не может врач так относиться к больному, пусть даже для его спасения остаются минимальные шансы.