Мелодия тёмных рек и тёплых деревьев…

Пора истерик

У меня пора истерик начинается не в марте,

Как у всех нормальных кошек из приличных городов.

За окном – июнь и лето, чашка чая, день на старте,

Вот тогда-то пожалеют те, кто взял меня под кров.

Под окном мяукать – глупо, я иду немножко дальше,

Режу сердце на полоски – и чужое, и своё.

Всё равно срастётся быстро, как любое чувство наше

Регулярно прогорает и из пепла восстаёт.

Ах, я счастлива – не веришь? – быть нежданной и немилой,

Хохотать, как шут придворный, веселить и падать ниц,

А потом зайти за угол и рыдать, что будет силы.

Резь в глазах и трепет сердца, дрожь до кончиков ресниц...

Только вот, на самом деле, мой сезон стихов и танцев

Никогда не начинался так безумно хорошо.

Так влюбляются – мгновенно! – только раз и лишь в пятнадцать,

Чтоб глаза слепило солнце, и мороз по коже шёл.

Восемнадцать

я не люблю не бежать,

не люблю витрины,

не выношу осторожного и немого.

мир разогнался во времени, рвёт плотины,

самое важное здесь создаётся словом.

мне восемнадцать, и всё, что я заслужила –

это сладчайшее право не возвращаться.

брызги оконные,

город, бегущий в жилах,

дым, замирающий в небе,

мне восемнадцать.

я не желаю ни вырасти, ни окрепнуть,

я не хочу ни в цепи, ни в толпе, ни рядом.

господи, господи, господи, как не слепнуть,

раз мироздание вспыхивает под взглядом!

с каждой победой уверенно сатанея,

с каждой бедой становиться чуть-чуть бессонней.

мне восемнадцать – и нет ничего больнее,

нет ничего веселее и невесомей.

нежный мой, нежный, мой клавишный и домашний,

я уведу тебя ночью, открой мне двери,

там, где мы будем, там радостно, странно, страшно,

с этого дня ты не будешь ни в чём уверен.

с этого дня ты не сможешь нигде согреться –

в тёмных зрачках поселился бессонный ветер.

я растреплю тебе волосы, выжгу сердце,

это, хороший мой, лучшая ночь на свете.

скоро зима, и уже не отступишь – поздно.

лета не будет, не смей говорить о лете.

кто-то нас видит, всезнающий, вечный, грозный,

но – завороженный

нашим

хмельным

бессмертьем.

Девочка ты моя

Он говорил: «Девочка ты моя, мы убежим в солнечный Суринам, там корабли в бухтах своих стоят и мотыльки бегают по волнам. Там иногда папоротник цветёт, хочешь себе целый букет нарвать? Время течёт тихо, из года в год, так хорошо – можно не умирать».

Он говорил: «Девочка, не молчи. Видишь, луна – тонкая, словно шёлк? В пальцах твоих тают её лучи, да, я с тобой, тише, я не ушёл. Лодку я сам выточил из былин и потому не налечу на риф. Мир наш, увы, соткан из паутин, может быть, он поэтому так красив?»

Он говорил: «Девочка, жди весны. Это недолго, не навсегда, поверь. Лучше скажи, что за мечты и сны в доме твоём светлом живут теперь? Я принесу запах вечерних гроз, жаль, он уже многими позабыт. Очень хочу солнца, луны и звёзд – здесь у меня вечно туман стоит».

Он говорит: «Девочка, как же так?». Твёрдым комком в горле гудят слова. В доме пустом ходит немой сквозняк, горький апрель входит в свои права. Надо бежать, чтоб не сойти с ума, душу до дна выкричать, не тая...

Он всё смотрел в пасмурные дома и повторял: «Девочка ты моя».

Моя дорогая, день тянется, словно век...

Моя дорогая, день тянется, словно век, плетётся, как пёс в надоевшую конуру. Сегодня я создал мелодию тёмных рек и тёплых деревьев на летнем сухом ветру. Совсем как ты любишь – там много искристых нот, она рвётся кверху, как стая безумных птиц. И музыки этой наверное кто-то ждёт, а я никогда и не знаю имён и лиц.

Я помню, ты мне обещала найти восток, там очень спокойно и будут сбываться сны, а я отвечал, рассмеявшись, что не дай бог, потом мы молчали и ждали всю ночь весны.

Ведь нет у тебя чёрно-белой моей тюрьмы, а есть небеса и любая из всех планет. Я нем и прикован, я слишком тяжёл для тьмы, чтоб с бьющимся сердцем бежать за тобою вслед.

Моя неземная, я стар, бесконечно стар, во мне, милый друг, слишком много других людей. Они – это бред мой, мой главный ночной кошмар, а ты удивлялась, что я становился злей. Они беспокойны, они говорят: играй, играй, будет легче, играй, а иначе – зря.

Я мчался за ними среди облаков и стай, садился за клавиши и создавал моря.

Я счастлив бываю, лишь если звучит рояль, но в снах и туманах, я вижу твоё лицо. А ты удивлялась, откуда во мне печаль, я жил сотни жизней и сотни на мне рубцов.

Тебя же, родную, не вытравить, не стереть, мне нужен твой смех, твои руки, твои цветы, ты – самая чистая нота в моей игре, и я обречён умирать в волшебстве, а ты - ты, солнце над морем, ты, горечь, ты, соль его - растравливать раны того, кто приходит пить.

Зато, моя радость, не будет ни одного, кто сделал глоток и посмел бы тебя забыть.

Прости, я не смог разучиться дышать тобой, искать тебя взглядом и ждать на исходе дня. Но всё хорошо, лето пахнет сухой травой, и ангелы, кажется, слышат ещё меня. Им нравится море и мой бесконечный путь. Но стоит тебе улыбнуться и сделать шаг – они замолкают и смотрят, боясь вдохнуть.

И что б я ни делал, я вряд ли сумею – так.

3.22.250.18