Заброшенный Ленин

Вождь мирового пролетариата на Верхне-Пролетарской улице оказался не нужен ни коммунистам, ни «нацболам», ни другим «красным» — никому, кроме одинокой одинцовской пенсионерки.

На рабочей окраине Одинцова стоит Ленин, очень смахивающий на пенсионера, вышедшего на минутку из соседнего дома. Пиджак распахнут, сжатую руку приложил к груди, слегка прищурившись, смотрит тепло и сочувственно? «Ну, как живете, сограждане?»

Одно время к нему совсем заросла травой «народная тропа». Лишь молодежь присмотрела ленинский пятачок для распития пива по вечерам, а для битья бутылок приспособила цветочные вазоны.

Но пять лет назад чьи-то добрые руки убрали траву, очистили вазоны от стекла и мусора, посадили цветы. Жители Верхне-Пролетарской сначала удивились, увидев вождя мирового пролетариата ухоженным и умытым. Но вскоре удивляться перестали, постоянно видя за работой маленькую хрупкую старушку. Так у Ильича появилась своя хранительница, сердобольная душа — пенсионерка семидесяти восьми лет, живущая в доме по соседству…

И вот я иду мимо «полининого Ленина», как окрестили теперь его в округе, в гости к этой необычной женщине, взявшей на себя добровольно и бескорыстно заботу об Ильиче, — Полине Гавриловне Лысенковой.

— Полина Гавриловна, пожалуйста, расскажите немного о себе.

— Родом я из Курской области. Отец ушел из семьи еще до моего рождения, мать вскоре умерла. Учиться мне не довелось, закончила всего два класса сельской школы. Чтобы прокормиться, надо было работать. С девяти лет я в колхозе. Жизнь сызмальства приучала меня к терпению и труду. Где только ни пришлось поработать: и в поле, и на скотном дворе, и по дому. Помню себя в детстве, бегущую босиком по скошенному полю с ногами, истертыми в кровь, увешанную бутылками с водой. Это я так холодную воду в бригаду доставляла. Напоить надо было 13 человек, каждый выпивал по литру воды.

И мне нужно было сделать две ходки. Еще ребенком работала, как говорят, за троих. На прополке свекловичной делянки я опережала взрослых и начинала подпалывать их борозды. Меня приметили и еще такую малявку назначили звеньевой. В звене было 18 человек. И ничего, справлялась.

Так жизнь еще в детстве приучила Полинку к терпению, труду, последовательности. Она на всю жизнь усвоила, что нельзя метать сено, не высушив, или месить пироги, которые не подошли. Трудовое «знатье» и уменье незаметно переходило от старшего к младшему прямо в крестьянском семействе. И вся последующая жизнь только углубляла и развивала ее трудовую сноровку и хватку.

— Во время войны все до единого человека рыли противотанковые рвы. Копали так глубоко, что при моем росте лопатой было трудно выбрасывать землю наверх, тогда я бросала ее просто руками. Закончилась война, только бы жить да радоваться, но со мной случилась беда. Повредила позвоночник, попав под колесо повозки, когда везла зерно на волах. Долго болела, но чудом поправилась, начала ходить и, конечно, работать.

— Полина Гавриловна, а, когда Вы обосновались в Одинцове и чем занимались?

— В Одинцово я приехала к родственникам отца (там и увидела его впервые), когда мне было уже почти двадцать лет. Устроилась рабочей на кирпичный завод, долго моталась по общежитиям. Трудное было время. Работали в три смены. Я перегружала кирпичи, поступающие из печи, вот этими руками (показывает маленькие руки) брала сразу по два кирпича, а в них по четыре кг весу в каждом. За смену нужно было перегрузить восемь тысяч штук (моя собеседница по привычке дует на скрюченные пальцы и прижимает руки к груди, словно и сейчас их жгут огненные кирпичи). Одинцовская глина — хорошая, тяжелая, очень вязкая, тягучая, сама так и льнет к пальцам. Хорошие из нее кирпичи делали. Считай, полОдинцова построено из наших кирпичей. О своей тяжелой неженской работе Полина Гавриловна рассказывает так, как работала, — весело, без натуги, не пижонит. И даже не рассказывает, а проигрывает, как на сцене. Маленькая, юркая, подвижная, она постоянно вскакивает с места, выглядывает из-за портьеры, как из-за занавеса, свой рассказ сопровождает мимикой, жестами, взглядами. Говоря о работе, на показ себя не выставляет, секретов из нее не делает, а подробно рассказывает, как и что, если тебе интересно и ты слушаешь. А дальше, как в песне «Кирпичики», однажды ей выпало счастье, где дымила кирпичная в небо труба.

«На заводе том Сеню встретила,

Он на тачке возил кирпичи.

Ох, кирпичики, вы кирпичики,

Полюбила его от души».

Только парня звали не Сеня, а Виктор Лысенков. Так появился в ее жизни первый родной человек. Красивый, статный, тихий и застенчивый, трудолюбивый парень, круглый сирота из детдома покорил ее сердце и стал для Полинки хорошим, надежным мужем. Он не пил, не дрался, не сквернословил, Полюшку свою никогда не обижал, разве что много курил да время от времени сбегал на рыбалку.

— Весело мы жили, праздники справляли всем подъездом, вместе с мужем пекли пироги, пели хохлацкие песни. Я отбивала чечетку «в три ножки» так азартно, что утром перед сменой болели пятки. Но жизнь скоротечна. Прошло всего шестнадцать счастливых лет, муж тяжело заболел и в 39 лет ушел из жизни.

Вот так появился и ушел из ее жизни первый родной человек, горячо любимый муж — Виктор Лысенков. И хотя с тех пор прошло 33 года, ее сердце все еще болит.

— Полина Гавриловна, а как в Вашей жизни появился Ленин и почему он стал для Вас вторым родным человеком?

— Схоронила я Виктора, каждый день к нему бегала, землю грызла, глаза все выплакала. Решила памятник ему самый лучший поставить. А зарплата маленькая. На одной картошке жила. Получу деньги, сразу на две части делю: половину на памятник, половину — себе на жизнь. И самой не верится, но выдюжила, все сделала, как задумала. А Ленин, что ж, он просто в мою жизнь вошел. Я хоть и неграмотная совсем, но о нем много слыхала, знала, что для бедных и обделенных он лучшей доли хотел. Да и вся жизнь моя с его именем прошла. Для меня он был, что отец родной. Кроме того, и стоит наш «верхне-пролетарский» Ленин так, что его не минуешь, всегда нужно мимо пройти. А я к мужу на могилку каждый день все мимо него и бегала, но от слез ничего вокруг не замечала. А однажды, будто кто толкнул меня, остановилась я около Ильича. Смотрю, а Ленин весь грязью облитый. Мне так горько стало, стою и думаю: «Люди-нелюди, что же вы делаете?» Пошла домой, взяла ведро воды и тряпку, отмыла памятник и дала слово Ильичу, что не оставлю его, буду, пока жива, ухаживать за ним.

Ну, а дальше совсем некрасиво получилось. Слово-то дала, да не сдержала. Заболела, попала в больницу. И снится мне в больнице сон. Ильич так «укорчиво» смотрит на меня и говорит: «Что же ты Полюшка, обещала, а не делаешь. И живых-то обманывать нельзя, а тем более, мертвых. Грех-то какой! Сейчас много людей замороченных, обижают меня. И вступиться, кроме тебя, больше некому». Сказал и вздохнул тяжело-тяжело. И я проснулась. Лежу вся в поту, сердце щемит, и вот с тех пор я покой потеряла. Начала у врачей домой проситься. А как выписалась — к нему, Ленину. И с тех пор шестой год хожу. Мою, чищу, убираю, цветочки сажаю, в вазоны земельку, песок, торф сумкой таскаю. Да вот напасть — я туда, а «несуны» — оттуда. Выгребают землю из вазонов и уносят, цветы рвут, руки бы у них отсохли.

Полина Гавриловна — старый, одинокий, больной человек, инвалид по зрению, с маленькой пенсией, но с большим чувством долга. Представьте, она не позволит себе при покупке картошки на зиму заплатить лишние 50 рублей, чтобы ей подняли мешок на 4-ый этаж (без лифта). В то же время, экономя на еде, она, не задумываясь и не жалея, тратит те же 50 рублей на семена, рассаду, удобрения, искусственные цветы, которые лежат всю зиму у подножия памятника (она уже купила цветы и к годовщине смерти, и ко дню рождения).

— А местные коммунисты помогают вам?

— Местные не помогают. И даже обидно, доброго слова не скажут. Да их здесь и не бывает. Все больше перед администрацией, там большой памятник. А наш «верхнепролетарский» Ленин даже без таблички стоит. Я очень хочу, чтобы кто-нибудь, хотя бы коммунисты, помогли повесить табличку на памятник.

— Полина Гавриловна, а как Вы относитесь к перезахоронению тела Ленина?

— Ленин — народная святыня, непрекращающаяся народная скорбь. Его место в мавзолее, нельзя его оттуда трогать. Люди должны бывать у него, чтобы прочувствовать утрату этого близкого, родного нам всем человека. Я в мавзолее была раз 8-10, я преклоняюсь перед этим человеком, он частьмоей жизни.

— Полина Гавриловна, а как жильцы Верхне-Пролетарской, ваши соседи относятся к тому, что вы ухаживаете за памятником?

— На днях мне рассказали, что в газете «Московский комсомолец» написано, что человек внешним сходством зарабатывает «на Ленине» в день от 5 до 10 тысяч рублей, фотографируясь с прохожими. И никого это не возмущает. А вот меня даже соседки осуждают, прохожие часто гадости говорят. «Ну что, бабка со стальным здоровьем, опять своего Ленина ублажаешь?». Или, когда я несу две пятилитровые бутыли с водой, чтобы поливать цветы у памятника, слышу вслед: «Ишь, раскорячилась на всю Верхне-Пролетарскую со своими бутылками! Опять к Ленину воду поперла». Не понять им меня. А может, Бог знает, на земле меня только за это и держит, несмотря на мое никудышное здоровье.

Горько, но разучились люди любить, сейчас все больше ненавидят и детей этому учат. Стоит пацаненок и кидает камешки в Ильича. Подхожу, спрашиваю: «Кто же, малец, тебя этому научил?» — «Мама, папа и дедушка. И я так буду делать». Об одном только не думают взрослые, что ребенок, усвоивший науку ненависти, скоро подрастет и мишенью его ненависти станут и они сами.

В Одинцове я знаю два памятника Ленину. Один у здания Администрации работы скульптора Кербеля из красного гранита. И другой — полинин Ленин на ВерхнеПролетарской. У первого сажает цветы и ухаживает за ними бригада озеленителей, здесь шумно гомонят коммунисты, произнося пламенные речи и возлагая к монументу красные гвоздики, отмечая красные даты коммунистических свершений. А у другого, скромного, на невысоком потрескавшемся постаменте, зимой и летом горбатится маленькая, худенькая, почти слепая женщина, бескорыстно и безмолвно.

Людмила БАРАНЧИКОВА

«Одинцовская НЕДЕЛЯ» специально для «Одинцово-ИНФО»

18.225.255.196