ОДИНЦОВСКИЕ РАССКАЗЫ. ПОЖАР (15 апреля 2007)

Саша Антипкин – мой ученик. Мы занимаемся с ним английским.

Он дерется на мечах в одинцовском лесу. Выучил стихотворение Брюсова «Я царь земли Асаргаддон». Это его любимое стихотворение. Он не раз во весь голос декламировал его мне своим как бы простуженным голосом. Когда я в прошлый раз закрывал за ним дверь, Антипкин спросил:

- Знаешь, что случится через тридцать лет?

- Нет.

- Страной будет править царь-батюшка. А знаешь, что случится через неделю?

- Ну, и что же?

- Он придет к тебе на английский.

- Ясненько...

Тему «My school» не учит, говорит, «на экзамене сымпровизирую». «Man» переводит как «мужик». В начале занятия, чтобы не забыть, протягивает мне двести рублей, как старый ученик (с новых триста):

- Вот тебе плата за твои мучения...

Было воскресенье. Шесть часов вечера.

Я занимался в большой комнате с Антипкиным.

То и дело открывалась дверь, вбегала сестрица Маша и искала то заколку, то помаду, мешая учебному процессу.

Антипкину задали проект про город Одинцово и его прошлое.

Мы сидели за компьютером и переводили текст про Одинца, легендарного пращура всех одинцовцев.

Вдруг Антипкин почуял, что пахнет паленым.

Я принюхался к компьютерным проводам:

- Не знаю, может, помойку жгут во дворе…

Вскоре Антипкин вновь уловил запах горящей пластмассы.

Я заглянул под процессор:

- Нет, не здесь. Но вонизм есть какой-то.

- У меня вот так однажды лампочка оплавилась, когда я уснул, - начал свой рассказ Антипкин.

Я прекрасно знал его рассеянный нрав и постарался вернуть ускользающее внимание к тексту, теперь уже об одинцовских улицах. А сам открыл балконную дверь.

Итак. Запрудная сторона. «Zaprudnaya side was very beautiful…».

В комнате то светлело, то темнело.

Странно. Будто мгновенно то выходит, то заходит солнце. Я подумал: это меняется погода, а с ней и свет.

Антипкин снова забеспокоился и сказал:

- По-моему, щас ещё сильней несет.

Я вышел на балкон. Посмотрел за окно.

И тут увидел, что с нижнего этажа валит дым. Совсем рядом, кажись, на тринадцатом. Черные клубы то возвращают солнечные лучи, то застилают до полного сумрака. Дым быстро выталкивается снизу, как из-под паровоза, прямо сюда. Слышен тихий ровный треск, будто шуршит шелк или бумага.

- Пожар! - сказал я и закрыл балконную дверь на все замки.

Может сгореть балкон. Там коробки с моими записями. (CМ. ПРИМЕЧАНИЕ 1)

Я как-то даже не подумал, что надо убегать самим.

Перекрестился. Пошел в коридор. Открыл дверь в мамину комнату.

Даша мерила шмотки, которые нам отдали добрые люди.

- Мам, там пожар.

Даша, не расслышав, засмеялась:

- Я тут… в таком виде.

Мама кинула платье, которое прикладывала к Дашиным плечам.

- Да ты что...

- Кажись, у соседей внизу горит.

Я схватился за телефон. От волнения стал набирать ноль три вместо ноль один.

Я подумал: что спасать в первую очередь? И тут до меня дошло: надо сматываться.

Квартира на глазах наполнялась гарью.

Мама открыла шкаф, бросила мне охапку полотенец:

- Иди в ванну, намочи.

На том конце провода ответили. Я передал маме трубку, а сам побежал в ванную, открыл кран. Побросал в раковину гору тряпья, стал болтать полотенца под струей воды. Надо взять деньги. Хотя — зачем брать двести рублей, когда может сгореть всё...

Выжал самое мокрое из полотенец прямо на пол.

Может, протереть? Может, всё не так экстремально, как кажется?

Тем временем, в Кабинете папа и Саня начали шестую партию в шахматы.

Услышав о пожаре, папа выскочил в коридор. Он громко сказал:

- Ничего не берите с собой, быстро одевайтесь и уходите!

В коридоре меня поймала Даша. Она была напугана, и сильно сжала мою руку, вцепившись в неё ногтями:

- Федь, я так боюсь. Пойдем со мной.

- Всё будет нормалек, я с тобой, – бледно сказал я, дал ей салфетку из мокрой кучи. - Бери быстрей, это от гари.

В большой комнате была сплошная темень. Дым смугло застилал окно.

Антипкин уже сложил в пакет учебники и стоял посреди комнаты. Он молча смотрел на меня глубоко посаженными глазами, острым лицом. Я протянул ему полотенце:

- Это к лицу при… — я похлопал ладонью себе по физиономии от недостатка слов. — Давай, вырубаем всё это. Пошли.

Не дождавшись отключения компа, я нажал на кнопку рубильника.

- Ба, держи! — я протянул мокрую тряпку бабе Ляле.

Все слова пропали, на языке вертелось только «быстрее». Маша рылась в шкафу в поисках куртки, которую наденет, и ни за что не хотела выходить на улицу в «неприличном».

- Совсем, что ль, сбрендила? – сказала баба Ляля.

- Выходи в чем есть, не придуривайся! – закричала мама.

- Быстрее! – завопил я и выбежал в прихожую.

Меня как знобило.

Бурый, душный дым тяжелил воздух — невозможно дышать без влажной тряпки.

Антипкин в темноте совал ногу в кроссовок, закрывая нос полотенцем.

Я постучал соседке, тете Вале, кулаком в дверь.

Она открыла, в ночнушке, полуодетая.

На гладильной доске утюг и стопка белья.

Работает радио.

Оконный свет пронизывает серую дымную завесу.

Я порвал платок надвое, дал тете Вале половину и поразился, что сразу получилось разодрать мокрую ткань. Тетя Валя взяла, но сказала, что никуда не пойдет. Я закрыл дверь.

- Решила остаться, — сказал папа. — Дело её.

Я в последний раз вбежал к нам домой.

- Все вышли?

Никто не ответил.

А вдруг в комнате потеряли сознание, вот и молчат? Мало ли.

Ещё раз оглядел пустые комнаты. Там копился густой дым, пахнущий горящей краской и лаком. В туалете горел свет. Дернул дверь. Никого. Я щелкнул выключателем и выскочил на площадку.

Баба Ляля жала на кнопку, пытаясь вызвать лифт:

- Тихо, Андрей! Надо лифт послушать!

- На лифте ехать рискованно, – заметил папа. - Если застрянет....

- Да глухо, говорю я вам, - сказал я. – Надо по лестнице.

- А дверь на ключ закрыть, Андрей! Кто так делает! — сказала баба Ляля с укоризной. — Раззявили и пошли? Заходи, кто хочет?

- Ладно, я закрою, бегите, - помедлив, решил отец.

- А мама где? Даша где? Саня? – спросил я.

- Не знаю я, где твой Саня и куда они делись, - ответила бабушка недовольно и нервно.

- Не, серьезно, - сказал я.

- Вот, серьезно.

Я обещал Даше, что буду с ней. Может, они с мамой уже спустились?

Открыл дверь на черный ход с резким скрипом пружин.

Закричал:

- Даш!

Ещё раз заорал в лестничные пролеты:

- Да-ша!

Я услышал, как сердце стучит в горле.

Шлёпая тапками, побежал вниз по ступенькам.

На меня навалилась огромная черная лавина дыма, напала на меня.

Я шлепал тапками не останавливаясь. Я бежал.

Едкий дым рассеялся.

Навстречу по лестнице шёл пожарник в толстом кожухе униформы.

Казалось, он в своих ботфортах занял всю лестницу.

Чтоб не вставать на пути, я прыгнул через перила на следующий лестничный пролет и продолжил бег.

Вслед за первым другие пожарные быстро поднимались наверх.

Они пластали по ступеням брандспойт, волокли его, матерились. Если бы они говорили на каком-нибудь своем языке, что-нибудь вроде «майна»-«вира», это бы успокоило. Но они говорили не «майна»-«вира». Их приказы были сбивчивы и просты.

Впереди стена.

Дальше спускаться некуда. Дверь на выход открыта. Первый этаж.

Я выскочил на улицу. Голова кружилась от винтового бега.

У поворота большая красная машина. Молодцы, что хоть быстро приехали.

Передо мной зеленая лужайка. Детская площадка. На ней, среди худых деревьев, вижу нестройную толпу. Полуодетые люди кучкуются семьями, поодиночке. Это жильцы нашего дома.

Я не могу найти своих.

Где вы есть-то?

Мужик в рубахе на голое тело. Девочка на краю бордюра в шлепанцах отталкивается от земли, обхватила себя руками. Глядит наверх, как и все. Где вы есть.

Вдруг мне кричат:

- Федь, мы здесь!

За первым нестройным рядом увидел маму, Марусю, Антипкина. Дарья, чтобы не дышать дымом, стоит в отдалении.

- А Саша где? – спросила мама. – Бабушка где?

Ответить нечего. Я не знаю.

Теперь бабушку и Саню потеряли, идиоты.

- Всё, стой здесь, никуда не ходи, - говорит мама.

Из подъезда выходит папа. В руках портфель, в нем ноутбук с файлами и деньги.

Я выбегаю к нему:

- Пап, где баба Ляля? Где Санек?

Он не знает.

Я снова в дом, на лестницу. По ступеням тянется складчатый питон брандспойта. Слышу надломленный собственный голос:

- Сань!

Папа догнал меня, говорит в спину:

- Саша нашелся.

- А баба Ляля? Баба Ляля-то где?

- Так, Федь, на выход, — приказал батька.

У него взъерошенные волосы. Так поседеешь нафиг, подумал я и вернулся в толпу.

Оказалось, Саня сел на пень, чтобы переобуться из тапок в кроссовки. Там и сидел, и не слишком торопился воссоединиться с родственниками.

Дети гнездятся на горках и лестницах, чтобы лучше видеть пожар.

Мимо пробегает черная собака Ника. Она старая, живет на четвертом.

Горит двенадцатый. Я повторяю молитвы.

Наконец из зева подъезда выходит баба Ляля в колготках и сине-красном халате.

Хочется её ругать.

- Елена Дмитриевна, что ж вы! - говорит папа. Он идет рядом с ней.

- Я не могу бежать, у меня ноги, – степенно отвечает она. – Это вы галопом…

Баба Ляля рассказывает про какого-то мальчика, который затерся среди пожарных:

- Ему говорят: «А ты кто такой?». Сам маленький, шустрый, от горшка два вершка, грит: «Я пожарник». Представляете? Пожарник ему, здоровый мужик, грит: «А ну пошел отсюда, чтоб духу твоего не было! Тоже мне, деловой!» Представляете?

Все живы.

Мы с Дашей и Антипкиным отошли ещё дальше, чтобы не нюхать смолистый запах гари. На большой высоте, подвластный ветру, с балкона порывами прет черный дым. Я глажу Дашин живот.

- Знаешь, как толкался! – сказала Даша. У неё снова слезы, как вспомнит.

- Нý, так! Мамка психует, и он тоже. Героическая ты моя. Натерпелась.

Огонь ластится и лижет края высоких окон. Красная машина подъезжает ближе. Пожарный кричит через десять этажей своим коллегам внизу, решая актуальную проблему подачи воды:

- Кто там? Подавай, е..тыть!

Толстый шланг, который пожарные протянули вверх через много балконов, конвульсивно глотает воду. Как будто по дому ползет огромная гусеница.

Внезапно из середины шланга на большой высоте вырывается фонтан воды.

Шланг оказался драный. Поток напористо хлещет на стекла. Дети внизу смеются и ликуют.

А Саня принес последние известия.

Во-первых, поджёг зять в одной пьющей семье, из ревности.

– Помнишь, с каре такая, с тенями под глазами ходит?.. – добавила мама. – Этого зятя жена.

Я не могу въехать, о ком речь.

– Шалавистая такая, - объяснил Саня.

– А, понял, понял... – говорю. – Эврика!

Саня снова уходит гулять по площадке, потом возвращается и рассказывает, что рассказывают, этот зять поджег квартиру, а потом сам же и вызвал пожарных. Поэтому они так быстро приехали.

Пожар-то бушует уже битый час.

И ещё информация. Тесть побил зятя. А пожарный из бригады, по последним сведениям, «подбежал и тоже дал кому-то в табло».

На улице не жарко.

Прохладно. Весьма прохладно…

Я поцеловал Дашу, обнял её крепко.

Мама сходила к соседям на первом, притащила куртки. Мне досталась куртка в краске, похожая на робу. Я с радостью её надел.

Разговор зашел про соседку тётю Валю и её судьбу.

- Выскочила, как пробка! - говорит баба Ляля с уверенностью. Она уже видела тетю Валю в толпе.

К нам подбегают пацаны - Васёк, Кирюха, Ромик. Они носятся вокруг дома, чтобы рассмотреть ситуацию с разных сторон.

Один из «мелких» задает Сане вопрос:

- А как бы ты себя чувствовал, если б у тебя дом сгорел?

Саня ответил, терпеливо и вдумчиво глядя на пацана:

- А как бы ты себя чувствовал, если б у тебя дом сгорел?

Пацан убежал куда-то, не удостоив.

Пришагал вратарь Лёха с баскетбольным мячом подмышкой.

Он увлеченно читает надписи на майках приятелей, пробегающих мимо. Не обращает особого внимания на суету, то и дело подтягивает большие штаны:

- О, Шевченко бежит… О, Вагнер бежит… - констатирует он.

Мы решили идти с бабушкой к нам, на улицу Говорова.

Антипкин шутит что-то про бесплатные полы с подогревом. Он идет с нами. Он тоже на улице Говорова живет.

На насыпи подземных гаражей – зрители. Я бреду по городу в тапках и в странной одежде, как беженец. На меня смотрят.

По дороге покупаем овощей на деньги, что были в кармане.

Антипкин отправляется домой. Прощаемся.

- Теперь, - говорю, - ты совсем свой человек. Завтра доработаем. Наверно…

Ну, вот и пришли. Я принес тапки из той квартиры в эту.

Как будто тапки - это не домашняя обувь, а уличная.

Снимаю тапки, на подошвах которых земля, надеваю другие, а прежние оставил в прихожей. Мысли – на Чикина.

Дарья быстро рубит салаты. Я вношу в комнату соки и мороженое из загашника. Баба Ляля и Маша лежат на кровати, смотрят хит-парад самых сексуальных звезд. Потом баба Ляля переключает на заседание суда.

Мне хочется, чтобы всем было комфортно и уютно. Но одежда пропахла пожаром. От этого гнетущее чувство, что горит где-то рядом.

Потом пришел папа. Я поделился с ним такой мыслью: физик Гейзенберг спас из пожара незнакомого человека. Если прикинуть, я бы вряд ли ломанулся в открытое пламя. Вряд ли…

Только поздним вечером пожарные потушили огонь.

Вся квартира на двенадцатом выгорела.

На лестницах дома на Чикина, 2 — лужи воды.

Жильцам разрешено вернуться в свои хаты.

В пожаре, слава Богу, никто не погиб.

Правда, на тринадцатом у соседей поврежден паркет-ламинат. А их коту Боцману пришлось делать пять уколов, потому что он наглотался дыма.

Об этом сообщила городская газета, снабдив статью четырьмя фото Боцмана в разных видах.

Мои бумаги целы-невредимы.

Зятя забрали в милицию. Мама отнесла триста рублей погорельцам.

Вернувшись домой, папа и Саня увидели, что в Кабинете на диване разложена шахматная доска, на ней фигуры.

Усевшись, они машинально продолжили партию.

Антипкин два дня назад купил себе саблю. Теперь, сказал он, с ней можно «идти на печенегов».

А вчера пустили лифт.

Мелкие друзья рыжего Ромика пишут, что «Рома лох», «Рома козел», «Рома хач» и другую напраслину рядом с кнопками лифта, пальцами по закопченным стенам.

На высоте своего роста, и этим себя выдают.

Июнь - 21 июля, август, ноябрь 2007. Одинцово.

ПРИМЕЧАНИЕ 1:

Вот гад! В соседней комнате жена на 8-ом месяце, а он все про бумажки свои! – Жына.