Коммунисты и русское православие.

В газете «Правда» опубликована статья известного русского публициста Юрия Белова:

«Коммунисты и русское православие».

История отношений коммунистов и верующих в России есть история единства их судьбы, что и не могло быть иначе. Крестьянство, составлявшее громадное большинство русского народа, в начале ХХ века сплошь было православным. Крестьянская православная Россия доверила свою судьбу коммунистам в октябре 1917 года. С тех пор и до августа 1991 года историческая судьба коммунистов и верующих была единой — социалистической. Понятно, что это противоречило разрушительным устремлениям идеологов и организаторов реставрации капитализма в России. Им надо было взорвать и уничтожить морально-политическое единство коммунистов и верующих во что бы то ни стало. И это, увы, им удалось. Русское православие оказалось заложником социального и духовного порабощения столь недавно великой державы.

От Октября 17-го и до раскольной перестройки.

До начала окаянной горбачевской перестройки и даже в ее годы Русская православная церковь стояла на позиции «коммунистического христианства», настраивала верующих на искреннюю поддержку внутренней и внешней политики общенародного Советского государства. Путь Церкви к этой позиции, о чем еще скажем, был нелегким: от непризнания Советской власти и выступления против нее до полной ее поддержки. Церкви пришлось считаться с интересами православных, для которых Советская власть была их властью, а социализм — выражением их чаяний социальной справедливости. Практика социалистического преобразования России обязывала церковных иерархов не только признать новую реальность, но и осмыслить ее, обновить каноны богословия. В 20-е годы ХХ века возникло движение за обновленческую церковь, идеологи ее отстаивали принципы «христианского коммунизма» и утверждали, что «христианство есть религия благодатного труда для устроения жизни человека на земле». К сожалению, в советское время об обновленцах ничего не говорилось. Ничего не говорится и сейчас, и понятно почему: обновленцы осудили капитализм как «смертный грех» и признали социальное неравенство «недопустимым для христианина». Идеологи обновленческой церкви настаивали: «Церковь должна быть не только лояльной к Советской власти, но и открыто признать, что эта власть мирскими методами проводит Христовы идеалы социального равенства в жизнь». Потому сегодня иерархи Русской православной церкви (РПЦ) ни слова не скажут об обновленцах 20-х годов минувшего века. Но усилия последних не были напрасны. Чем дальше, тем больше идеологи русского православия утверждали в сознании верующих богословское положение о христианских истоках социально-нравственных принципов и идеалов социализма и коммунизма.

В 1959 году в «Журнале Московской патриархии» можно было прочесть: «Не только в вопросе войны и мира, но и в деле построения наиболее справедливого общества наши верующие, наша Церковь не имеют мнения другого, чем наши секулярные сограждане — марксисты, которые руководят обществом. Мы не расходимся с ними в понимании основных задач человечества в этой жизни». Данное заявление можно воспринять как приглашение коммунистов к диалогу. Но сама мысль о его возможности вряд ли возникала тогда у иерархов Церкви. У руководства же КПСС ее вовсе быть не могло: то было хрущевское время, когда дали о себе знать затихшие было отголоски воинствующего атеизма. Возрождение его не состоялось, но сталинская линия, чего еще коснемся, мирного сосуществования Советской власти с русским православием как явлением русской культуры оказалась прерванной. Однако же в 1961 году в принятой ХХII съездом КПСС Программе партии значился Моральный кодекс строителя коммунизма, вмещающий в себя переведенные на партийный язык основные заповеди христианской морали… Позади остались драмы и трагедии Гражданской войны, ее реальное завершение в конце 30-х годов ХХ века. В годы Великой Отечественной войны русское православие сыграло свою видную роль в укреплении у верующих советских людей духа победы над врагом. Несомненен вклад русского православия в Великую Победу и послевоенное возрождение страны.

У Патриарха Московского и всея Руси Пимена имелись все основания утверждать в 1980 году: «Являясь гражданами и патриотами нашей великой социалистической Родины, мы всеми доступными нам средствами поддерживаем ее миролюбивую внутреннюю и внешнюю политику, которая отвечает чаяниям народов мира».

Ничто не предвещало разлада Русской православной церкви с Советским государством. Гражданская война осталась в исторической памяти. Ее раны зарубцевались. Вдохновителям варварской перестройки из «пятой колонны» ничего не оставалось, как разбередить их для достижения своей цели — раскола советского народа. Они сделали это с циничным расчетом нанести удар по самому дорогому, что было в исторической памяти советского человека, — по его благодарному отношению к Ленину. Это отношение, рожденное прежде всего в сознании русского крестьянина (с Лениным он связывал решение вековечного вопроса о земле), передавалось из поколения в поколение. Чрезвычайное почитание пролетарского вождя в народе западные советологи называли комплексом Ленина. Долгие годы они ломали головы над тем, как его разрушить. В перестройку это попытались сделать силами «пятой колонны». Было предано гласности неизвестное дотоле письмо Ленина секретарю ЦК РКП (б) Молотову от 19 марта 1922 года.

Скажем кратко о предыстории этого письма. 23 февраля 1922 года для преодоления народного бедствия — голода в Поволжье из-за страшной засухи, иными словами, для спасения жизни миллионов людей — Советское правительство приняло декрет «Об изъятии церковных ценностей для борьбы с голодом». Патриарх Тихон призвал противодействовать исполнению данного декрета, что привело к вооруженным антисоветским выступлениям части духовенства и верующих. В упомянутом письме Молотову Ленин высказался за принятие самых суровых мер по отношению к открытым врагам Советской власти, прикрывающим рясой и именем Христа свой отказ от помощи голодающим: «Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

Жестокие слова… Они объяснимы и оправданы жестокостью борьбы с Советской властью реакционного духовенства (о нем ведь речь у Ленина, никак не обо всем духовенстве и большинстве православных, не жалевших своей жизни для победы народной власти). Сказать об этом в теле- и радиоэфире, в печати в перестроечную пору было невозможно. Какой скулеж о кровавом большевизме исходил тогда из средств массовой информации, заполоненных интеллектуальной плесенью — коротичами, карякиными, клямкиными и прочими.

Вой был поднят именно теми, кто еще недавно пел осанну Ленину, прилюдно превращая его в икону, а заглазно глумился над Советской властью и в кухонных пьяненьких откровениях ерничал над коммунистами. Им было до Иисуса Христа и до русского православия как до оледенения Европы — наплевать, да и только. Но теперь они били в патриотические бубны и выступали защитниками русского народа: «Большевики — губители Святой Руси!», «Какое святотатство!» и т. д. и т. п. И, увы, находились наивные и простодушно доверчивые среди верующих, принявшие русофобов за русофилов. Их сознанием умело манипулировали, отводя внимание от того факта, что Ленин говорил о необходимости карательных мер не за приверженность православной вере, не за религиозные убеждения, а за преступления перед Советским государством. Он отлично знал, что собой представляет реакционное духовенство и какую опасность несет для трудового народа. Оно отражало и защищало интересы помещиков и буржуазии и боролось за возвращение их власти, нередко с оружием в руках, в рядах белогвардейцев. Многочисленные кадры военного духовенства служили в Белой армии: у Колчака их было несколько тысяч, у Деникина — более тысячи, у Врангеля — более пятисот. Монастыри служили опорной базой белых, в них хранились запасы оружия, боеприпасов и находили убежище контрреволюционеры. Не о каждом монастыре речь, но немало их являлось тайными опорными пунктами антисоветской деятельности.

Это засвидетельствовано С. Есениным в стихотворении «Русь бесприютная». В нем поэт представляет жестокие откровения монахов-антисоветчиков: «И говорят, забыв о днях опасных: «Уж как мы их… Не в пух, а прямо в пах… Пятнадцать штук я сам зарезал красных, Да столько ж каждый, всякий наш монах». …В 1918 году комиссар продотряда Макаров был растерзан монахами одного из монастырей за то, что требовал поделиться запасами хлеба с голодающими. О подобных фактах не мог не знать Ленин. Знал. У него было право на жестокие слова.

В ленинский период Контрреволюция не могла обойтись без религии. Она нужна была ей для оправдания своих злодеяний, для «освящения» классовой ненависти бывших господ именем Бога, для удержания в духовном рабстве тех же крестьян (бедняков и середняков), насильно рекрутируемых в Белую армию. Не только православные священники из числа ярых антикоммунистов, но и служители других конфессий оказались в стане контрреволюции. В деникинской армии наряду с полковыми попами несли свою службу муллы, во врангелевской — капелланы (католики). В армии Колчака действовали старообрядческие «дружины святого креста» и мусульманские «отряды зеленого знамени пророка». Не случайно Ленин говорил о реакционном духовенстве, не выделяя только лишь служителей православной христианской религии.

В Гражданскую войну трудящийся православный мир сделал свой выбор — пошел воевать за Советскую власть. Были и священнослужители, оставшиеся с народом, те, что во все времена делили с ним все тяготы и лишения. Это о них легендарный генерал Брусилов, православный по вере, принявший народную власть и пошедший на службу в Красную армию, писал, вспоминая о кровавых сражениях Первой мировой войны: «…В тех жутких контратаках среди солдатских гимнастерок мелькали черные фигуры — полковые батюшки, подоткнув рясы, в грубых сапогах шли с воинами, ободряя робких простым евангельским словом и поведением… Они навсегда остались там, на полях Галиции, не разлучившись с паствой». Не все служители русского православия в годы Гражданской войны разделяли враждебное отношение к Советской власти патриарха Тихона и его окружения.

Случилось и имевшее большой резонанс в православном мире ослушание патриаршей воли. Произошло это не где-нибудь, а в Петрограде в 1922 году. Настоятель церкви Захария и Елизаветы отец Александр Введенский во время вечерней службы в присутствии прихожан передал в фонд помощи голодающим всю серебряную и золотую утварь своего храма. При этом он снял с шеи массивный золотой крест и положил его поверх передаваемых государству драгоценностей. Патриарх Тихон лишил отца Александра священства. Однако настоятель не сложил с себя сана, а пошел на раскол: основал свою особую церковь (обновленческую) и назвал ее Живой, став ее митрополитом. В своих проповедях он призывал верующих поддержать Советскую власть. Как только она была признана иерархами РПЦ, раскол был преодолен.

Гражданская война — война классовая. Но это еще и война братоубийственная, с невинными жертвами, в том числе и среди духовенства. То была война с разрушением древних памятников культуры — церквей, соборов, храмов. Было ли это следствием воинствующего атеизма ретивых ультра-революционеров из «левых» коммунистов? Да, но лишь отчасти. Главной причиной разрушений явился многовековой социальный гнев эксплуатируемых, униженных и оскорбленных. Гнев этот обрушился и на Церковь, потому как она накрепко была связана с ненавистным народу царским режимом — режимом буржуазно-помещичьей власти. Русская православная церковь расплачивалась за верную службу прогнившему самодержавию.

После Октябрьской революции резко изменилось прежде всего социально-экономическое и политическое положение Русской православной церкви. Она перестала быть крупным собственником и влиятельной государственной структурой. 23 января 1918 года Совнарком РСФСР принял подписанный Лениным декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». По этому декрету гражданам гарантировалась свобода совести — право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Церковь лишилась крупной земельной собственности (владела почти шестью миллионами десятин земли) и действующих на частнокапиталистической основе промышленных и торговых предприятий (84 завода, 1112 доходных домов, 704 гостиницы и пр.). РПЦ утратила главный источник своего богатства — принудительно взимаемую со всех православных церковную десятину и постоянные государственные субсидии. Ей предстояло жить теперь на добровольные пожертвования верующих («доброхотные даяния»).

Все это не могло не вызвать крайне враждебного отношения церковных иерархов к Советской власти. В октябре 1918 года Поместный собор РПЦ в своем обращении к духовенству и верующим назвал Октябрьскую революцию «нашествием антихриста». Здесь заметим, что нынешние иерархи РПЦ воспроизводят эту пережиточную характеристику Великого Октября. И делают они это тем более рьяно, чем более активно олигархически-криминальное государство возвращает Церкви изъятые Октябрем монастырские земли, причем в размерах, которые вряд ли могут быть освоены весьма скромными силами монахов. Не скупится «демократическая» власть и на льготную поддержку частнопредпринимательской деятельности священнослужителей. Как это все отвечает проповеди христианского постулата о нестяжательстве? Вопрос риторический. Впрочем, как и другой: не возвращается ли Русской православной церкви статус крупного землевладельца, собственника? Последствия ее такого положения истории хорошо известны.

Но вернемся к положению РПЦ в первые советские годы. Оно было трудным не только потому, что Церковь перестала быть государственной. Но еще и потому, что ее не обошла стороной эскалация насилия, в значительной мере вызванная разрухой, хаосом и анархией, доставшимися Советской власти в наследство от буржуазного Временного правительства. Священный синод это правительство признал, отрекшись (!) от «помазанника Божьего» — царя Николая II. Теперь Церковь пожинала плоды «деяний» временщиков. Власти трудящихся пришлось принимать быстрые и жесткие меры для обуздания анархического варварства. Здесь самое время сказать о роли Ленина как главы Советского правительства в обеспечении гарантий свободного вероисповедания, в защите гражданских прав духовенства. В 1918 году в условиях разрухи, начавшейся Гражданской войны Ленин подписал постановление Совнаркома о создании Всероссийской реставрационной комиссии. Ей в ряду прочего вменялось в обязанность обеспечить сохранность религиозных сооружений, имеющих культурно-историческую ценность. В 1918-1921 годах Ленин часто обращался к наркому юстиции Курскому по вопросам правозащиты церковной деятельности. Приведем лишь некоторые ленинские обращения и поручения наркому юстиции:

— Ноябрь 1918 года — поручение провести немедленное и строжайшее следствие по делу об оскорблении бывшего митрополита Московского Макария во время богослужения в Николо-Угрешском монастыре;

— Февраль 1919 года — просьба спешно разрешить делегации патриарха Московского и всея Руси выехать к константинопольскому патриарху для обсуждения общецерковных вопросов;

— Февраль 1919 года — просьба назначить расследование и принять меры для отмены постановления Костромского реввоенсовета о необоснованном закрытии монастыря;

— Май 1919 года — требование провести строжайшее расследование по фактам, изложенным в жалобе казанской общины евангельских христиан на их притеснения местной Советской властью;

— Январь 1921 года — просьба рассмотреть обращение прихожан церкви при Военно-медицинской академии (суть обращения — отменить решение о превращении церкви в клуб).

Ленин не оставил без внимания ни одного обращения к нему верующих. И это в то время, когда полыхала Гражданская война, решался вопрос — кто кого. Чем объяснить столь чуткое отношение пролетарского вождя к вопросу правообеспечения свободы вероисповедания? Чтобы лучшим образом ответить на данный вопрос, есть смысл прояснить для себя ленинское отношение к религии. В наиболее концентрированном виде оно выражено в статье «Об отношении рабочей партии к религии». В ней Ленин без долгих предисловий заявляет: «Мы должны бороться с религией. Это азбука всего материализма и, следовательно, марксизма. Но марксизм не есть материализм, остановившийся на азбуке. Марксизм идет дальше. Он говорит: надо уметь бороться с религией, а для этого надо материалистически объяснить источник веры и религии у масс. Борьбу с религией нельзя ограничивать абстрактно-идеологической проповедью, нельзя сводить к такой проповеди; эту борьбу надо поставить в связь с конкретной практикой классового движения, направленного к устранению социальных корней религии». Последнее, по Ленину, означает устранение «господства капитала во всех его формах» — экономической, политической, идеологической, культурной и нравственной.

Уметь бороться с религией, по Ленину, значит не перескакивать из царства необходимости в царство свободы — не требовать от каждого атеистического воззрения при переходе к социализму. Вслед за Марксом и Энгельсом Ленин решительно осуждает якобы революционную идею о запрещении религии в социалистическом обществе, прекрасно понимая, что освобождение от религиозных предрассудков, формируемых тысячелетиями, не произойдет быстро, одноактно, что отмирание религии займет целую историческую эпоху. Ее, религию, нельзя «отменить» декретами. Это приведет только к усилению ее влияния в обществе, что доказано историей. Как материалист-диалектик, Ленин требовал от партии коммунистов умения «терпеливо работать над делом организации и просвещения пролетариата, делом, ведущим к отмиранию религии, а не бросаться в авантюры политической войны с религией».

И в советское время Ленин был решительным противником «революционного максимализма» в отношении к религии, ибо отлично понимал: отделение Церкви от государства никоим образом не означает отделения религии от людей. Здесь он следовал тому постулату Маркса, что только в преобразующей деятельности люди меняют земной мир и самих себя. Иными словами, освобождая земную жизнь от господства капитала, они освобождаются от веры в жизнь на небесах. Главное условие для этого — гарантия свободы совести. В августе 1921 года ЦК РКП (б) по инициативе Ленина принимает постановление, в котором говорится: «…По вопросу об антирелигиозной агитации дать директиву всем партийным организациям и всем органам печати не выпячивать этого вопроса на первое место… …Тщательно избегать всего, что давало бы повод какой-нибудь отдельной национальности думать, а нашим врагам говорить, что мы преследуем людей за их веру».

Именно политика недопущения вульгарного, авантюристического атеизма и, главное, вовлечение трудящихся в преобразующую деятельность привели в конечном итоге к отходу от веры в Бога многие массы вчерашних верующих. На это ушла целая советская эпоха — великая! В 80-е годы минувшего века истых верующих в СССР было не более 10%. С реставрацией капитализма в России произошла реставрация религиозных взглядов в массовом сознании, что и понятно: реставрировались социальные основы религии. Ленинская зарисовка социально-психологической подоплеки веры в Бога вполне приложима к сегодняшнему дню свинцовой российской действительности: «Страх создал богов». Страх перед слепой силой капитала, которая слепа, ибо не может быть предусмотрена массами народа, которая на каждом шагу жизни пролетария и мелкого хозяйчика грозит принести ему и приносит «внезапное», «неожиданное», «случайное» разорение, гибель, превращение в нищего, в паупера, в проститутку, голодную смерть, — вот тот корень современной религии…» Разве это не актуально в наше время?

Столь же, увы, актуальна и опасность для русского человека в олигархически-чиновничьей России потерять свою связь с русским миром, потому как его, человека, методично уничтожают — уродуют его родной язык, взрывают его общинно-коллективистский образ жизни, превращают святые ценности его морали в товар: честь, совесть, долг — все на продажу. Великую русскую культуру бросают на панель, где торжествующе-бесстыдно исполняет свой ритуальный танец победительницы «массовая культура». Страдающего Христа загнали в рок-оперу и глумятся над христианскими заповедями нравственности. Русский человек обращается к Церкви как к последнему духовному очагу. Этим можно объяснить приход к вере в Бога многих, кто считает себя русским. Большинство находит в ней утешение, но все ли находят удовлетворение главной своей потребности — в социальной справедливости? Храмов и монастырей, монастырских земель все больше и больше, но больше ли социальной справедливости в современной России? Вопрос, от которого никому никуда не уйти — ни атеистам, ни верующим. Последние видят сплошь да рядом циничное глумление над святыми заповедями Христа. «Не убий!» — убийство стало делом обыденным, убивают даже детей и родителей своих. «Не укради!» — крадут чуть ли не все, причем чем выше стоит человек на лестнице богатства и власти, тем он крадет больше. «Не прелюбодействуй!» — разврат пошел дальше: взрослые принуждают к нему маленьких детей, оставаясь безнаказанными… Верующих стало больше, нравственности — все меньше и меньше… Но вернемся к первым годам Советской власти. Почему все же громадное большинство православных пошло за большевиками, за Лениным, поверило Советскому государству? И это при том, что официальная Церковь в лице патриарха Тихона открыто заняла антисоветскую позицию, а от стихийного насилия пострадали храмы, монастыри, священнослужители? Чтобы дать более полный ответ на поставленный вопрос, надо вспомнить, что существовало и существует русское народное православие.

Важнейшее событие в истории русского народа — Крещение Руси в 988 году — обратило русских в христиан, но не уничтожило языческих норм нравственного отношения прежде всего к земле и окружающему миру. На вере в землю как источник людской жизни, на чрезвычайном к ней уважении (когда драли ее плугом или сохой, то просили у нее прощения) строилось все русское земледелие. «Земля — Божья!» — так говорили древние русичи и свято верили, что она — достояние общее и кому-то одному принадлежать не может. Такое отношение к земле навечно вошло в русское православие. «Земля — крестьянам!» — этот ленинский лозунг был высшим выражением социальной справедливости для русского крестьянина-христианина. Мир — Русь — Россию он воспринимал как большую общину, как общину общин, как землю Русскую, которую в час беды надо спасать всем миром, не щадя живота своего. С языческих времен утвердились нравственные нормы бытия, легшие в духовную основу русского патриотизма: «на миру и смерть красна», «мертвые сраму не имут», «пострадать за други своя».

Народное православие, считая землю даром Божьим, выше всего чтило труд пахаря, возводило в добродетель воздержание от материальных излишеств, самоограничение в удовлетворении мирских потребностей, нестяжательство. Обычные крестьяне, добывающие хлеб насущный в поте лица своего, обходившиеся минимумом житейских удобств, ушедшие от мирской суеты и посвятившие свою жизнь очищению и совершенствованию своей души, почитались в Древней Руси как святые праведники. Они имели куда больший нравственный авторитет в крестьянском мире, нежели священнослужители. Не случайно великий князь Дмитрий перед Куликовской битвой, когда впервые в русской истории возникла нужда в народном, крестьянском ополчении, обращается с просьбой помочь собрать это ополчение не к митрополиту Московскому, а к Сергию Радонежскому — святому старцу-праведнику. Почему? Да потому, что Сергий — главный авторитет в русском крестьянстве: он делал всю крестьянскую работу и жил праведно. Как только на смену старцам-праведникам пришли самозваные «святые» типа Григория Распутина, не знающие честного труда, авторитет Церкви страшно пал. Случилось это, когда капитал с его рынком (все на продажу!) надвинулся на Россию.

В сталинскую эпоху Русское народное православие, выработавшее и хранившее в себе трудовую мораль, этические нормы поведения в быту, в семье, общине, в жизни, проникшее в недра народного сознания, оказало сильнейшее влияние на формирование того, что Сталин называл своеобразием психического склада, национальной культурой и национальным характером. Именно по национальной культуре и национальному характеру русского человека бил вульгарный атеизм ультралевых. Он был воинствующим и нанес немалый ущерб нравственному здоровью советского общества в довольно длительный период борьбы за власть в правящей РКП (б) — ВКП (б) между сталинским большинством и троцкистско-зиновьевско-бухаринским меньшинством. В данный период, с 1924 по 1934 год, антисталинская оппозиция (левые и правые уклонисты), представители которой занимали ключевые посты в системе политпросвета, образования и просвещения, в органах госбезопасности и правопорядка, сумела существенно поколебать традиционные нравственные устои народной жизни, целенаправленно размывая ее русские начала.

В школе да и во всем обществе пропагандировалась любовь только к рабочему классу и партии, но никак не к Родине и народу. Отрицалась вся история России, с древнейших времен и до Октябрьской революции 1917 года. Виднейшие ученые, составлявшие славу отечественной исторической науки, лишались работы, многие из них оказались в заключении. Разгул русофобии, прикрываемой революционным фразерством, — особая тема, требующая особого рассмотрения.

Мы остановимся лишь на том, что коснулось чувств православных христиан — многих миллионов русских. В рассматриваемый период, по признанию Троцкого, была предпринята попытка «разрушить так называемый семейный очаг, то есть архаическое, затхлое и косное учреждение». В быту популяризировались гражданские браки, проводились молодежные акции под лозунгом «Долой стыд!» К радости Троцкого, «школа и комсомол широко пользовались детьми для разоблачения, устыжения, вообще «перевоспитания» пьянствующего отца или религиозной матери». По мнению трубадура перманентной революции, в русской семье не могло быть трезвого отца. Активно использовался метод «потрясения родительского авторитета в самых его основах». В 1926 году был принят закон (!), по которому законный брак уравнивался с бытовым сожительством (свобода любви!). Всю дореволюционную (тысячелетнюю!) историю России Бухарин называл «рабской», «азиатской», а русский народ «нацией Обломовых».

С середины 30-х годов кардинально меняется оценка прошлого нашего Отечества. Началом тому послужило принятое в 1934 году постановление Совнаркома и ЦК ВКП (б) «О преподавании гражданской истории в школах СССР». Оно восстановило историческую науку. Из ссылки и тюремного заключения возвращены видные русские историки, осужденные за «монархизм» и «шовинизм». Изданы новые учебники. В них история классовой борьбы представлена в деяниях народных масс. Но представлена и история борьбы за национальную независимость Руси — России, которую символизировали великие исторические личности: Александр Невский, Дмитрий Донской, Петр I, Александр Суворов и Михаил Кутузов. До этого в школьных учебниках их имена были преданы поношению. Теперь же они становились национальной гордостью.

Уже в конце 1930 года Сталин решительно выступил против оскорбления в «пролетарской литературе» (Демьян Бедный, др.) русского национального характера и беспощадно бичевал бытовавшее у архилевых авторов суждение о том, что «Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения». Неотвратимость войны против СССР была очевидной. Она диктовала необходимость обращения к национальному сознанию и самосознанию русского народа — ведущей силы советского общества. А это сознание и самосознание формировалось, далеко не в последнем счете, на основе этических и патриотических ценностей русского православия. Нацеленный против последнего воинствующий атеизм был не просто помехой укреплению морально-политического единства советского народа накануне войны, но грозил нанести непоправимый ущерб делу этого укрепления.

Сталин, хорошо знавший основы православия, никогда не был воинствующим безбожником, то есть человеком, агрессивно-нетерпимо относящимся к вере в Бога тогда еще большинства трудового народа (да!). Убежденный марксист-диалектик, реалист в политике, он руководствовался марксистской идеей отмирания религии, что могло произойти и происходило в Советской России в процессе изменения сознания людей с изменением ими социального бытия на социалистический лад. Это требовало времени, и немалого, а также максимального уважения к религиозному чувству верующих, поскольку оно, это чувство веры в Бога, нерасторжимо было связано с верой в свой народ, Россию. Оно было связано уже с чувством любви к Советской Родине.

Патриотизм уже становился советским, но был освящен православной верой у людей старшего поколения. Не случайно Великая Отечественная война с первых дней своих получила в народе название священной. В ней старшее поколение, в большинстве своем верующее, и поколение молодых — атеистов по убеждению слились в любви к социалистическому Отечеству. Поэтически пронзительно связь времен и поколений Руси православной и Руси Советской выразил Константин Симонов в своем знаменитом стихотворении «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины»:

Как будто за каждою русской околицей, Крестом своих рук ограждая живых, Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в Бога не верящих внуков своих.

Воинствующий атеизм как грубое насилие над религиозным сознанием верующих грозил советскому обществу противостоянием отцов и детей, разрушением основы нравственного благополучия социалистического государства — семьи. Сталин это хорошо понимал, как и то, что православное сознание есть у верующего советского человека форма его национального сознания, уже насыщенного социалистическим идеалом социальной справедливости. И главное, что сознавал Сталин-политик: война предстоит не на жизнь, а на смерть, война классовая, но и народная, отечественная. Война геополитическая — быть или не быть России.

Антипод Сталина — воинствующий безбожник Троцкий, отдадим ему должное, первым увидел коренной перелом в отношении ВКП (б) и Советского государства к религии. Находясь в далеком зарубежье, он с нескрываемой злостью писал: «Ныне штурм небес, как и штурм семьи, приостановлен». В одном Троцкий ошибался: политика оголтелого атеизма была не приостановлена, с нею было покончено в сталинское время. Покончено в середине тридцатых годов — до войны.

Примечателен факт, случившийся в культурной жизни страны в 1936 году. Из репертуара известного тогда Камерного театра, руководимого влиятельным режиссером-модернистом Таировым, постановлением Комитета по делам искусств снимается опера «Богатыри», что была поставлена в 1932 году по пьесе Демьяна Бедного. «Опера» являла собой глумление над великим князем Владимиром и осуществленным им Крещением Руси. Постановка ее в 1932 году была встречена на ура пролеткультовцами, узревшими в ней «смелую проекцию в современность». Воинствующие атеисты захлебывались от восторга. И вот Таиров через четыре года решился на возобновление постановки пресловутой «оперы». Упомянутое постановление явилось для него и его поклонников громом среди ясного неба. Еще бы: оно было опубликовано в «Правде»! О причине снятия «Богатырей» (а по сути — их запрета) говорилось недвусмысленно: спектакль «дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа». «Правда» — центральный орган ВКП (б) — предупредила русофобствующих атеистов: их очернительству и поношению русской истории и русского народа, их надругательству над православной верой пришел конец. Вскоре было распущено «Общество безбожников».

Говоря о недопустимости насилия над чувствами верующих (в этом Сталин неуклонно следовал Ленину), скажем и об объективной необходимости научного атеизма как средства борьбы с религиозным влиянием на массовое сознание. Социализм — результат научного преобразования общественной жизни. Он в конечном итоге ведет к формированию научного атеистического сознания, что предполагает преодоление религиозных взглядов. В сталинскую эпоху — эпоху самого решительного и самого динамичного социалистического переустройства России (угроза войны диктовала его высокие темпы) — наука, научное образование и просвещение становились обязательным условием социального прогресса. Вспомним сталинский постулат: «Кадры, овладевшие передовой техникой, решают все!»

Церковь была отделена от государства, и религия являлась частным делом по отношению к государству. Но оставались ли они нейтральны, безобидны в отношении к строительству социализма? Религиозные предрассудки, а они проповедовались как церковные каноны — об изначальной греховности человека, о предопределенности его судьбы волею Божьей, о служении только Богу и ответственности только перед ним, о Божьей каре за грехи и т. п., — препятствовали формированию в каждом личности борца. А именно такой личности требовало социалистическое преображение жизни — личности борца-коллективиста.

Церковь же настраивала на «уединенную честность» (Чернышевский), но никак не на борьбу с несовершенством жизни. При всем уважении к чувствам верующих борьба с их религиозными предрассудками становилась неизбежной в условиях строящегося социализма. В особенности это касалось партии коммунистов — авангардной силы общества. Сталин предельно строго придерживался ключевого марксистско-ленинского вывода о том, что, признавая религию частным делом по отношению к государству, коммунисты никак не могут считать ее частным делом по отношению к партии. По его убеждению, данный вывод актуализировался наличием в СССР, в особенности в 20-е годы, реакционного духовенства, не рисковавшего уже открыто выступать против Советской власти, но разлагающе действовавшего на души верующих иносказательными пастырскими наставлениями. В 1927 году в беседе с американской рабочей делегацией Сталин говорил об этом прямо: «Партия не может быть нейтральной в отношении носителей религиозных предрассудков, в отношении реакционного духовенства, отравляющего сознание трудящихся масс… Антирелигиозная пропаганда является тем средством, которое должно довести до конца дело ликвидации реакционного духовенства».

…В 1923 году патриарх Тихон заявил о своем отказе от антисоветской деятельности. Впоследствии он приложил немалые усилия к тому, чтобы нормализовать отношения Русской православной церкви и Советского государства. Но его окружение тому не способствовало. Однако жизнь шла вперед, и время требовало новой генерации высшего духовенства, свободного от антисоветизма. Ей непросто было появиться: из 61 архиерея, бывших на службе у РПЦ к концу войны, 17 в канун ее отбывали заключение безвинно. Среди рядовых священнослужителей жертв мстительных наговоров и лживых обвинений оказалось много больше.

Репрессии 30-х годов были вызваны объективной необходимостью, но имели и жестокие издержки субъективного характера: борьба между силами сталинского социализма и «революционного» космополитизма шла не на жизнь, а на смерть… Но высшее духовенство во главе с патриаршим местоблюстителем митрополитом Сергием в первый же день Великой Отечественной войны нашло в себе силы подняться выше противоречий между Церковью и государством и осталось верным патриотическому долгу русского православия. Это сыграло свою историческую роль в утверждении между Русской православной церковью и Советским государством отношений взаимного уважения и имело чрезвычайно важное значение для судьбы Отечества. Накануне войны верующие в СССР составляли более половины населения страны. Духовенство и верующие РПЦ, откликаясь на призыв принять посильное участие в помощи фронту и тылу, в 1941-1944 годах пожертвовали в фонд обороны, в помощь детям-сиротам, воинам-инвалидам более 200 млн. рублей (деньгами, золотыми и серебряными предметами). Из них 6 млн. поступило из опустошенного блокадой Ленинграда!… Не было ни одного даже сельского прихода на свободной от фашистских захватчиков земле, не внесшего свой вклад в общенародное дело. Служители русского православия жертвовали и жизнью своей, участвуя в партизанском движении.

Русское православие было сражающимся в годы Великой Отечественной. По словам Сталина, люди и вещи изменились после начала войны. Трагичная страница разногласий между Церковью и государством была перевернута. В 70-80-е годы ХХ века между Русской православной церковью и правящей КПСС установились отношения мирного сосуществования. В 1988 году страна отметила 1000-летие Крещения Руси как великое событие отечественной и мировой истории…

В настоящее время,

В годы перестроечного раскола советского общества высшие иерархи РПЦ занимали поначалу позицию нейтралитета: не было заявлений ни «за», ни «против» с их стороны относительно устремления «демократов» к реанимации психологии и идеологии времен Гражданской войны. Лишь один митрополит Ленинградский и Ладожский Иоанн увидел в перестройке русофобию, стремление Запада навязать России свои «общечеловеческие» ценности. Он один заявил тогда во всеуслышание: «Америка России — не указ». Не исключаем, что близкие ему по духу были и есть среди высшего духовенства, но они молчали тогда, как молчат и сейчас.

В пору разгула ельцинизма, продолжающегося и в наши дни, церковные иерархи во главе с патриархом Алексием II, при всей сдержанности его публичных выступлений, приняли сторону новой власти. Чем это обернется, да уже оборачивается для Церкви? Не тем ли расколом православного мира, что случился в начале ХХ века? Люди, глубоко верующие, думающие о судьбе страны и церкви, не могут обойти стороной эти вопросы. «Церкви, — говорит русская писательница Вера Галактионова, — сейчас все труднее удерживать религиозное благодушие среди христиан. Прихожане, уже поделенные на вип-православных и православное отребье, при таком социальном расслоении начнут вот-вот отпадать от веры. Раскол на чудовищно богатых и чудовищно бедствующих нельзя замаскировать. И он имеет одну тенденцию — к еще большему расслоению. А это — почва для нарастания взаимной вражды среди людей. Обойдется ли страна без стихийной революции?» («Литературная газета», № 26, 2011 г.) Проблема социального раскола в российском обществе — кричащая. Внятного отношения к ней высшее священство РПЦ до сих пор не высказало. На Всемирном русском народном соборе постоянно говорится об угрозе для России нарастающей бездуховности и безнравственности, что, безусловно, верно. Но воздействует ли это на главных виновников массового аморализма и жестокосердечия — на космополитическую элиту капитала (а она правит бал) и на власть, маскирующую свой космополитизм флиртом с русским православием? Взывать к исполнению олигархами, их менеджерами и прочей обслугой заповедей христианской морали, взывать к совести обогатившихся за счет обнищания народа — все равно что требовать от насильников соблюдения правил хорошего тона при обращении с жертвами насилия.

Тщетность нравственных проповедей, обращенных к безнравственной власти, осознается все большим числом верующих. Их большинством осознается и пагубность антисоветизма для нравственно-духовного единства народа. К сожалению, со времени интронизации патриарха Кирилла антисоветские мотивы часто стали слышны в выступлениях активных деятелей РПЦ, нередко приглашаемых на радио и телевидение. Антисоветизм не только безнравствен, но и иррационален. А как иначе можно охарактеризовать стремление отрицать советское бытие и сознание народа между 1917 и 1991 годами? Была ли на это отрицание воля Церкви? Ее не было и не могло быть, ибо Церковь, по канонам русского православия, есть не только священнослужители, но и весь православный мир, включающий в себя православных, ныне здравствующих, и всех ушедших в мир иной начиная с Крещения Руси в 988 году. В их нескончаемом ряду находятся и православные, отдавшие свою жизнь за Советскую Родину.

Известный русский мыслитель, человек православный, глубоко верующий В. В. Кожинов в 2000 году, когда в ходу оказалась утопическая идея возвращения России к бытию и сознанию более чем восьмидесятилетней давности, писал: «Конечно, за более чем тысячелетнюю историю нашей церкви те или иные ее деятели неоднократно «вмешивались» в «мирские» дела, но это были проявления именно их воли, но не воли церкви как таковой».

Антисоветизмом прикрывается социальный раскол, без преодоления которого не спасти русский народ. А без русского народа не будет ни русского православия, ни России. Именно угроза гибели великого народа реальна сегодня. Случайно ли нынешние властители вбивают в массовое сознание понятие «российская нация», ни слова не говоря о титульной русской нации?

Для коммунистов России вопрос не только их отношения к религии и Церкви, но и отношения масс (реальных людей, какие они есть на данный момент) не может быть второстепенным. Когда создавалась большевистская партия, большинство трудящихся верило в Бога. Тогда, в начале ХХ века (1909 г.), Ленин считал и утверждал: «Мы должны не только допускать, но сугубо привлекать всех рабочих, сохраняющих веру в Бога, в с.-д. партию». И после победы Октября он выступал за то, чтобы «допустить, с рядом особо ограничительных условий, оставление в партии верующих, но заведомо честных и преданных коммунистов».

Сталин, как бы продолжая эту ленинскую мысль, говорил: «…у нас нет таких условий приема в члены партии, которые бы требовали от кандидата в члены партии обязательного атеизма». Ограничительным условием для верующих, по Ленину, было прежде всего — никакой пропаганды внутри партии религиозных взглядов и недопустимость превращения такой пропаганды в главную задачу своей политической деятельности. С данными ограничениями верующие находились в рядах партии до конца двадцатых годов минувшего века. Ожесточение идеологической борьбы в ВКП (б) с конца двадцатых и до середины тридцатых годов имело одним из своих следствий прекращение приема в партию верующих, хотя никаких решений по данному вопросу не принималось.

К сожалению, практика неприема верующих в ряды коммунистов просуществовала до последних дней КПСС. Возрожденная в 1993 году партия коммунистов России — КПРФ восстановила свободу совести для каждого ее члена. На сегодняшний день в ней уже немало верующих. Воинствующий атеизм недопустим в КПРФ. Противоречие между принятой верующим материалистической программой партии и его религиозными воззрениями есть его личное противоречие, и оно не подлежит обсуждению. Прием в ряды коммунистов верующих давно стал нормой в коммунистических партиях Китая, Кубы, Вьетнама.

КПРФ не отрицает религию и церковь, что было бы равно отрицанию верующих, составляющих в нынешней России большинство народа. КПРФ борется против превращения религии и Церкви в инструмент и средство эксплуатации трудящихся, в механизм государственной машины подавления их интересов. КПРФ не воюет с духовенством, помогающим верующим жить по христианским заповедям. КПРФ выступает против тех деятелей Церкви, что преисполнены стремления к воинствующему антисоветизму и клерикализму (проникновению, вопреки Конституции РФ, религии и Церкви в дела государства, в дела мирские). Клерикализм, что давно доказано историей, опасен для самой Церкви.

Что касается принципиальных положений, руководствуясь которыми КПРФ выстраивает свои отношения с русским православным миром, то они, как мы пытались показать, изложены в трудах Ленина и Сталина и воплощены в их политической и государственной деятельности. Еще раз останавливаться на них нет необходимости. Но есть один вопрос, на котором стоит остановиться особо. Это вопрос об отношении коммунистов к русскому православию как явлению русской и мировой культуры. Ни у Ленина, ни у Сталина на этот счет конкретных высказываний нет.

Но их уважительное отношение к роли русского православия в формировании великой русской культуры выражено в их деяниях, ставших историческими фактами. …Лето 1918 года. Разгар Гражданской войны. В этот напряженный до предела момент публикуется специальное постановление Советского правительства за подписью его Председателя В. И. Ульянова-Ленина о памятниках великим деятелям революционного движения, философии, науки, культуры. Список начинается с Андрея Рублева.

…1947 год. Земля от войны не остыла. В Спасо-Андрониковом монастыре открыт Центральный музей древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева.

С Крещением Руси, принятием христианства началось развитие письменного литературного русского языка, создание при монастырях книгописных мастерских. Через книгу русское слово осваивало новые территории. Не только оружием, но и русской книгой завоевана Сибирь. Вся классическая русская литература ХIХ века зиждется на этических нормах русского православия — исповедальности, совестливости, сострадании к ближнему, доброте и душевной щедрости… От русского православия вошли в нашу жизнь слова высокого нравственного смысла — «душа», «духовность». Коммунистам нельзя забывать об этом в борьбе за души и сердца людей.