Юрий БЕЛОВ: Эйфория и крах Франца Гальдера.

Московская битва уже 70 лет как вошла в анналы всемирной истории. Победа в ней Красной Армии означала крах стратегии блицкрига — «молниеносной войны» против СССР. Авантюристичность её стала очевидной после провала наступления на Москву немецко-фашистских войск 15 ноября 1941 года. Осознавали ли это наиболее дальновидные профессионалы войны — военачальники третьего рейха? Да, осознавали, но ничего изменить не могли.

Генерал-нацист

Почему Гитлер и его генералы вели свои войска к заведомому их поражению под Москвой? Ответ на данный вопрос помогает получить «Военный дневник» Франца Гальдера — генерал-полковника, начальника генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии. Дневник был издан в СССР в 1971 году.

Гальдер — один из авторов военной стратегии блицкрига, плана «Барбаросса» («молниеносной войны» против СССР). Это он вместе с генералом Паулюсом разработал проект нанесения главных ударов вермахта по трем направлениям: Ленинград, Москва, Киев. Будучи потомственным германским милитаристом и активным участником подготовки захватнической войны против Советского Союза, Гальдер входил в узкий круг тех, с кем Гитлер общался почти ежедневно на протяжении ряда лет (1938-1942 гг.). Он начал вести свой дневник до нападения Германии на СССР и продолжал ежедневные записи в нём с 22 июня 1941 года по 24 сентября 1942 года — 460 дней войны.

«Военный дневник» генерала Гальдера — документальное свидетельство расистской агрессии германского фашизма. Жаждой этой агрессии была охвачена военная элита, вся без исключения. Столетиями она формировалась в тевтонском, прусском духе, нашедшем в фашизме своё наивысшее воплощение. Адольф Гитлер был своим человеком для немецких генералов. Нет ничего удивительного в том, что в «Военном дневнике» Франца Гальдера часто и с нескрываемым удовольствием приводятся высказывания его фюрера, в которых очевидна патологическая ненависть к России, Советскому государству. Вот записанные генералом слова Гитлера, сказанные им на совещании в Бергхофе 31 июля 1940 года: «Чем скорее мы разобьем Россию, тем лучше. Операция будет иметь смысл только в том случае, если мы одним стремительным ударом разгромим всё государство целиком». Данная цель была общей для Гитлера и его генералов.

Стоит остановиться на нерасторжимости военной и государственно-идеологической элиты в период гитлеровской диктатуры. Стоит потому, что в мемуарах немецких генералов этот факт не признаётся и вся вина за развязывание войны против СССР, равно как и за поражение в ней Германии, возлагается на Гитлера и его ближайшее окружение — Гесса, Геринга, Гиммлера, Геббельса… Генералы вермахта предстают в их мемуарах чуть ли не как простые исполнители воли фюрера. На самом деле они сыграли ничуть не меньшую роль в подготовке человеконенавистнической войны против Советского Союза, чем идеологи и политики германского фашизма. Они понимали и знали, что делали. Знали всю подноготную замысла гитлеровской агрессии.

Для военного руководства нацистской Германии взятие Москвы и Ленинграда имело не только военно-стратегическое значение, но и политическое — уничтожение Советского государства, а также и геополитическое — выход на магистральный путь к установлению мирового господства. Именно идею мирового господства (вожделенную в первую очередь для финансово-промышленного капитала) предложил Гитлер наследникам Шлиффена, Людендорфа, Гинденбурга. Её он представил в слегка закамуфлированном виде, как только стал рейхсканцлером. Об этом свидетельствует дошедшая до нас запись первого выступления Гитлера перед генералами.

«3 февраля 1933 г., Берлин. Высказывания рейхсканцлера Гитлера, изложенные перед главнокомандующими сухопутными войсками и военно-морскими силами во время посещения генерала пехоты барона Гаммерштейн-Эквода на его квартире. Цель всей политики в одном: снова завоевать политическое могущество… Строительство вермахта — важнейшая предпосылка для достижения цели… Как следует использовать политическое могущество, когда мы приобретем его? Возможно, отвоевывание новых рынков сбыта, возможно — и, пожалуй, это лучше — захват нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация».

«Drang nach Osten!» — эти слова стали молитвой генералов вермахта. В «Военном дневнике» Гальдера отражено полное его согласие с расистскими устремлениями Гитлера. Генерал-нацист рассуждает в своих дневниковых записях о реализации бесчеловечных намерений с таким деловитым спокойствием, как если бы речь шла об эффективном управлении только что приобретенным новым поместьем. Читаем: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки. Это будет «народное бедствие», которое лишит центров не только большевизм, но и московитов (русских) вообще».

«Военный дневник» генерала Гальдера содержит немало документальных свидетельств о решающей цели фашистской агрессии: уничтожение России — СССР как главное условие победы Германии во Второй мировой войне. Без ее достижения немыслимо было поставить Запад, весь мир на колени перед гитлеровским рейхом. Битва за Москву, таким образом, объективно приобретала всемирно-историческое значение, что отлично сознавали руководители вермахта.

13 сентября 1941 года, за 17 дней до первого наступления на столицу СССР, генерал Гальдер приводит в «Дневнике» выдержки из одобренной Гитлером Памятки верховного главнокомандования о стратегическом положении на Восточном фронте в конце марта 1941 года. В ней говорилось: «Разгром России является ближайшей и решающей целью войны, для достижения которой следует использовать все силы, не являющиеся необходимыми на других фронтах (выделено мною. — Ю. Б.). Поскольку эта цель не будет полностью достигнута в течение 1941 года, то продолжение восточной кампании в 1942 году должно стоять сейчас на первом месте в нашем планировании… Только после исключения России как военного фактора можно будет при возможной поддержке Франции (расчёт на надёжность Петэна. — Ю. Б.) и Испании начать в крупных масштабах войну против Англии на Средиземном море и в Атлантическом океане».

Обращает на себя внимание оговорка: «Поскольку эта цель не будет полностью достигнута в течение 1941 года…» Руководство вермахта осознавало, что план «Барбаросса» проваливается. Причиной тому служило неожиданное и невиданное доселе для немцев (армию Франции повергли в прах за полтора месяца!) сопротивление Красной Армии, всё чаще и чаще наносившей разящие контрудары по противнику. Чтобы спасти план «молниеносной войны» от полного провала, оставалось одно: взять Москву.

Историческое значение битвы за Москву, как никто другой, понимал Сталин. Именно поэтому он остался в столице, связав свою судьбу с судьбой её защитников. Именно поэтому принял нелегкое и мужественное решение провести парад войск на Красной площади 7 ноября 1941 года. Глубинное народное понимание значения Московской битвы для судьбы Отечества выразил политрук Клочков: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» Огромная страна готова была к смертному бою.

Наступление любой ценой

Франц Гальдер — один из наиболее активных творцов плана «Барбаросса» — вложил в него свои немалые знания в области стратегии и тактики нанесения мощного молниеносного удара по противнику. План «Барбаросса» продумывался долго и тщательно. Длительно и скрытно готовилась к нападению на СССР гитлеровская Германия. Западные историки и военные мемуаристы пытаются всячески преуменьшить размах её подготовки к войне и представить нападение на Советскую страну чуть ли не плодом импровизации Гитлера. «Военный дневник»

Ф. Гальдера документально свидетельствует о чрезвычайной продуманности немецко-фашистской агрессии против Советского Союза. Да, план «Барбаросса» оказался авантюристичен с точки зрения рокового для германского фашизма посыла о якобы неспособности Советского государства выдержать внезапный удар страшной силы почти по всей линии его западной границы. Такого не выдержало бы ни одно государство мира. Но с точки зрения военного оперативного искусства (требующего прежде всего сосредоточения максимума вооруженных сил на главных направлениях удара, одновременного действия сухопутных сил, авиации и т. д.) план «Барбаросса» был разработан с высокой степенью мастерства.

Первые дни и недели войны были особенно тяжёлыми для нашей армии и народа. Внезапность (вероломство) вторжения и численное превосходство немецко-фашистских войск на избранных стратегических направлениях наступления позволили им быстро продвигаться вглубь нашей территории. Начальный период германской агрессии явился для Гальдера пиком его восторженного самодовольства: план «Барбаросса» вступил в действие! События развивались в соответствии с расчетами генерала. Записи «Военного дневника» первых дней войны часто начинаются словами: «Войска продвигаются в соответствии с планом», «Всё идет так, как мы предполагали». «Нет никаких оснований, — пишет Гальдер, — для внесения каких-либо изменений в план операции. Главному командованию сухопутных войск не приходится даже отдавать каких-либо дополнительных распоряжений».

Генерал, не скрывая удовольствия, отмечает, что взятие Вильнюса и Каунаса 24 июня произошло именно в тот самый день, когда эти города были заняты войсками Наполеона в 1812 году. Он уверен, что и Смоленск будет взят столь же быстро, как это удалось Наполеону. Военный гений фюрера (читайте в подтексте: и его, Гальдера) равен гению великого полководца! Путь на Москву открыт, полагает генерал. Осталось только взять Смоленск. «Фюрер считает, — пишет Гальдер 30 июня 1941 года, — что в случае достижения Смоленска в середине июля пехотные соединения смогут занять Москву только в августе». Небольшая досада: «только»… Но генерал не придает ей никакого значения. Он в эйфории. Он окрылен успехами: разработанный им план «молниеносной войны» полностью оправдывается! Быстротечный характер военных действий на Западе заявил о себе и в России! Стратегия блицкрига верна! Разница, по сравнению с войной на Западном фронте, как считал Гальдер, будет состоять лишь в сроках завершения военных действий: если для овладения Францией потребовалось полтора месяца, то для оккупации СССР нужны два-три.

Он был настолько уверен в скором окончании войны с Советским Союзом, что уже в первых числах июля 1941 года изложил в «Дневнике» соображения относительно дальнейшего плана завоевательных действий Германии. Будучи убежден, что СССР уже не представляет опасности в военном отношении, предлагал перенести завоевательные усилия на экономическое подавление нашей страны: «Когда мы форсируем Западную Двину и Днепр, то речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил противника, сколько о том, чтобы забрать у противника его промышленные районы и не дать ему возможности, используя гигантскую мощь своей индустрии и неисчерпаемые людские ресурсы, создать новые вооруженные силы. Как только война на Востоке перейдет из фазы разгрома вооруженных сил противника в фазу экономического подавления противника, на первый план снова выступят дальнейшие задачи войны против Англии».

Написано это было 3 июля 1941 года. Шел 12-й день войны… Как видим, Гальдер отдавал должное индустриальной мощи Советского Союза, его богатым людским ресурсам. Брал он в расчет и огромность территории нашей страны, и, не в последнюю очередь, сопротивление Красной Армии. Увы, мысль о том, что ничего этого не учитывало военно-политическое руководство фашистской Германии, высказывалась не только в западной, но (бывало) и в советской литературе о войне. Ещё как учитывало!… «Не будет преувеличением сказать, — писал Гальдер, — что кампания против России выиграна в течение 14 дней. Конечно, она ещё не закончена. Огромная протяженность территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будут сковывать наши силы ещё в течение многих недель».

Откуда такая уверенность генерала в том, что Россия повержена за 14 дней? Она происходила из опыта скоротечности войны на Западе, где война была войной армий, но не народа. Где, иными словами, она не стала Отечественной войной. Эта уверенность проистекала также из незнания народа и страны, против которых Германия развязала войну. Незнания и, соответственно, непонимания сущности советского строя как строя, социалистически преобразившего страну и народ и отвечающего коренным жизненным интересам последнего. Что и дало то единство армии и народа, которого не могло быть в странах буржуазного Запада. Именно это единство породило массовый советский патриотизм и героизм.

Гальдер предлагал «забрать у противника его промышленные районы». Ему в голову не могло прийти, что фабрики и заводы из районов, оказавшихся в зоне военных действий, будут перебазированы далеко на Урал, в Сибирь. И не только оборудование, но и миллионы квалифицированных производственных кадров (факт, не имеющий аналога в мировой истории). Ничего не вышло с экономическим подавлением СССР. Ничего из гигантской мощи советской индустрии не досталось фашистской Германии: промышленное оборудование, которое не успевали вывезти из зоны войны, уничтожалось перед приходом немцев. Было такое на Западе? Да ничего подобного! Вся промышленность Европы, покоренной гитлеровским рейхом, работала на вермахт.

Ни Гитлер, ни Гальдер, никто из фашистской политической и военной элиты не мог допустить мысли, что с первых дней войны в СССР возникнет массовое партизанское движение (оно оттянет на себя более 10% немецких войск), что героическая работа советских людей в тылу даст Красной Армии новейшую военную технику, которая качественно и количественно превзойдет технику противника. Что, наконец, ВКП (б) как сражающаяся партия выступит мобилизующей силой народа, а её вождь Сталин станет символом веры в победу над врагом, стратегом Победы. Вспомним ещё ведущую роль и единство русского народа, вспомним дружбу народов СССР в годы войны. Ни того, ни другого не должно было быть по расчетам идеологов гитлеровского рейха.

Всё сказанное явилось залогом победы Красной Армии в Московской битве. Казалось, всё тогда висело на волоске. Но почему волосок не порвался, понять можно было много позже — после По-беды 1945 года. Генералу Гальдеру не дано было осознать причины поражения немцев под Москвой, он был человеком другого мира: мыслил категориями завоевателя-нациста. Правда, редкие проблески отрезвления появились у него после Смоленского сражения. Тогда в его дневнике признавалось: «Совсем другой противник, поэтому — совсем другой опыт», «Первый серьезный противник», «До начала Смоленского сражения операция развивалась в соответ-ствии с планами, затем развитие замедлилось».

Разгром

Уже после взятия Смоленска главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал Браухич на совещании подчинённых ему генералов вынужден был заявить: «Непрекращающаяся война действует людям на нервы. Поэтому понятна повышенная чувствительность. Но она должна иметь свои границы! Общее должно быть выше личного. Если это не получается, то какой бы ни был заслуженный военачальник, он должен уйти на отдых». Данный примечательный факт приведен в дневнике на 34-й день войны. До первого наступления на Москву оставалось ещё 67 дней, а нервы у немцев, как говорится, были уже ни к черту. Сопротивление Красной Армии нарастало.

Враг подошёл к Москве, имея превосходство в живой силе и технике, но был сильно измотан, нёс большие потери. 30 сентября 1941 года началось наступление вермахта на столицу, которое в конечном итоге провалилось. Провалилось и наступление, начатое 15 ноября. После него среди фронтовых военачальников появляется тревожная мысль: а не слишком ли дорогую цену приходится платить, наступая на Москву? В воздухе витал вопрос: а не придется ли зимовать в подмосковных снегах? В «Военном дневнике» Ф. Гальдера представлен процесс нарастания тревоги немецких генералов за исход Московской битвы. Поначалу эта тревога высказывалась осторожно. «Фельдмаршал фон Бок, — пишет Гальдер 18 ноября 1941 года, — как и мы, считает, что в настоящий момент обе стороны напрягают свои последние силы и что верх возьмет тот, кто проявит большее упорство».

Тот же Бок — командующий группой армий «Центр», наступающих на Москву, 29 ноября в разговоре с Гальдером высказывается уже куда определеннее: «Если развёрнутое сейчас наступление на Москву не будет иметь успеха на севере, Москва станет новым Верденом». Ещё более определенно выразил своё мнение начальник оперативного отдела группы армий «Центр» подполковник Тресков: «Нам нечего больше выжидать. Мы можем смело отдавать приказы на переход к зиме. Эти приказы должны содержать основные указания по ведению боевых действий и организации снабжения армии в зимних условиях. Следовательно, план наступления на Москву в этом году отпадает».

И что же Гальдер — внял он голосу разума? Ничуть. Того же 29 ноября 1941 года в его «Дневнике» записано: «Высшее командование считает необходимым продолжать наступление, несмотря на опасность полного истощения войск. Я заявил, что эта точка зрения совпадает с мнением ОКХ (ОКХ — главное командование сухопутных войск. — Ю. Б.)». Гальдер, как и Гитлер, готов был спасать план «Барбаросса» любой ценой, прекрасно понимая, что крах этого плана может привести к краху всей восточной кампании.

30 ноября 1941 года генерал фиксирует потери на советско-германском фронте с 22 июня по 26 ноября 1941 года. Они огромны. Общие потери войск — 743112 человек, то есть 3,12% средней общей численности войск Восточного фронта (3,2 млн. человек). Некомплект на фронте — 340000 человек. Автопарк имеет не более 50% исправных машин. Логика здравого смысла подсказывает необходимость перехода к обороне. Но вопреки логике, Гальдер 1 декабря в разговоре с фон Боком подчеркнул: «Нас также беспокоит повышенный расход сил. Однако нужно попытаться разбить противника, бросив в бой все силы до последнего». Что это — фанатизм? Нет, безысходность. Как и Гитлер, Гальдер готов был идти ва-банк: или во что бы то ни стало победить под Москвой и взять русскую столицу, или пустить под откос годами разрабатываемую доктрину блицкрига и оказаться перед неизбежностью войны со многими неизвестными, к которой Германия не готовилась. Вермахт ещё был очень силён, но противник становился всё грознее и страшнее для него.

5 декабря 1941 года Гальдер пишет: «Фон Бок сообщает: силы иссякли. 4-я танковая группа завтра уже не сможет наступать. Завтра он сообщит, есть ли необходимость отвести войска. Главком сообщил о своём решении уйти в отставку».

А 6 декабря началось контрнаступление советских войск под Москвой, завершившееся разгромом гитлеровской армии. Этого контрнаступления не ожидали главари вермахта и его верховный главнокомандующий. Разгром был полный, о нём узнал весь мир. Гитлер не желал признавать поражения. 6 декабря 1941 года в дневниковой записи Гальдера приводится успокоительное высказывание фюрера: «Русские нигде не отойдут сами. Мы также не можем себе этого позволить. Принципиально нет никаких сомнений и колебаний в отношении сокращения линии фронта». Итак, всего лишь «сокращение линии фронта», а не поражение. Гальдер, следуя «сдержанной» оценке Гитлером положения немецких войск под Москвой, 7 декабря делает в «Дневнике» запись призрачно-обнадёживающего характера: «Противник совершил прорыв с севера на Клин. В районе восточнее Калинина противник также на ряде участков вклинился в наш фронт, но эти вклинения пока удалось локализовать».

Однако разгром немецко-фашистских войск был столь велик, что Гитлеру пришлось 20 декабря 1941 года (о чём сказано в «Дневнике») объявить приказом строжайшее выполнение следующих задач: «1. Держать оборону и сражаться до последнего», «2. При этом добиваться выигрыша во времени», «3. Использовать энергичных офицеров… для сбора военнослужащих, отколовшихся от своих частей, и отправки их на передовую», «4. Все имеющиеся в распоряжении части, находящиеся на родине и на Западе, направить на Восточный фронт», «5. У пленных и местных жителей безоговорочно отбирать зимнюю одежду. Оставляемые селения сжигать» (выделено мною. — Ю. Б.), «6. Истребительные отряды для борьбы с партизанами обеспечить на родине хорошим зимним обмундированием».

Эти задачи были поставлены в первую очередь перед сухопутными войсками. Начальнику штаба данных войск генерал-полковнику Гальдеру недолго оставалось заниматься их решением. После поражения вермахта под Москвой по приказу Гитлера началась чистка генералитета. Фюреру нужны были жертвы, чтобы сохранить в зомбированном сознании немцев свой образ величайшего стратега. С февраля по октябрь 1942 года по его приказу были уволены из армии 185 генералов. Среди них — Браухич, Бок и Гальдер. Последняя запись «Военного дневника», датированная 24 сентября 1942 года, заканчивается словами: «После дневного доклада — отставка, переданная фюрером (мои нервы истощены, да и он свои поистрепал; мы должны расстаться…)»

Как всё чуть ли не по-семейному: нервы всему виной… Ещё 14 июля 1942 года, когда исполнилось сорок лет службы Гальдера в армии, фюрер пригласил его на чашку чая и вручил свой портрет в серебряной рамке с собственной надписью. Трогательная немецкая сентиментальность. И вот…

Отставка Гальдера — не личный конфликт Гитлера с начальником генштаба сухопутных войск. Причина отставки — провал плана «Барбаросса». Блестящий образец прусской военной науки разбился о мужество, героизм и стойкость советского солдата — от рядового до Верховного Главнокомандующего. Именно он, советский солдат, «развеял миф» (по словам Сталина) о непобедимости гитлеровской армии, нанёс ей первое крупное поражение во Второй мировой войне. Именно он похоронил под Москвой план «Барбаросса». Об этой причине своего краха генерал Гальдер никогда не думал.

Его крах стал лишь одним из олицетворений будущего краха всей фашистской Германии. Генералу Гальдеру еще повезло: ему не пришлось вести свой «Дневник» до 9 мая 1945 года.