История одного ребенка

Не знаю с чего начать эту историю, т. к. для меня эта история является очень личной. Что означает, что я до сих пор сомневалась стоит ли мне делиться столь глубинными переживаниями с читателями ОИ. Но в результате некоторых раздумий, я пришла к выводу, что об этом мне стоит рассказать, потому что это моя хроническая неизлечимая болезнь наложила на моё развитие и формирование характера, а в итоге личности, отпечаток. Поэтому начну с начала.

В возрасте до одного года меня и мою маму положили в инфекционную больницу, нынешний психоневрологический диспансер. У младенца была некая инфекция. Чем лечить не знали (92 год), врачи бахнули младенцу дозу губительного, не только для инфекции, но и для органа слуха, антибиотика — Канамицина. Инфекция прошла, нас выписали, но вот последствия проявились позже… Как мне описывала мама, сначала они с папой заметили, что я плохо реагирую на речь, не откликаюсь на имя. Потом в детском саду воспитатели стали жаловаться, что я их не слышу. У меня мало воспоминаний осталось из детского сада, но одно из них очень чёткое. Воспитатель уставшая из-за того, что я не слышала шёпот, в очередной раз пожаловалась. Из-за чего я по наивности пообещала ей, что теперь всегда буду её слышать, испугавшись её разозлить… Малышей как обычно уложили на дневной сон. Я не спала, а воспитатель прошла мимо и шепотом что-то мне сказала. Я не расслышала. Не помню, что именно я тогда испытала, главное я поняла то, что не смогла сдержать обещание. И тогда я впервые осознала, что действительно не слышу шепот.

Когда я должна была пойти в первый класс (в обычной массовой школе) мама мне сказала, что я буду носить некий слуховой аппарат, чтобы слышать, а чтобы его не было видно мне нужно сделать стрижку каре. Уже тогда я знала, что должна буду сидеть именно за первой партой. Я представляла это, как буду сидеть с этим ужасным каре, а рядом со мной на полу будет стоять какой-то здоровый агрегат с трубками, чтобы я лучше слышала. Буду сидеть в классе с незнакомыми мне ребятами, и что они обо мне будут думать, было чувство невероятного ужаса… Да, я тогда понятия не имела, как выглядит слуховой аппарат (СА) и то, каким мне его нарисовало воображение наводило страх. Думала, что я хуже всех.

Дело в том, что я понятия не имела, что и к чему. А родители думали только о том, чтобы я могла «нормально учиться». У нас во дворе среди детей я не ощущала себя какой-то не такой как все. Просто в том возрасте все дети говорят громко и у меня была возможность развиваться среди сверстников на равных с ними. Единственный момент тогда, который я осознаю сейчас, был связан с тем, что я мало получала информации и поэтому развивалась медленнее других. Но в целом, я была социализирована, я гуляла во дворе как все и ходила в детский сад как большинство детей.

Не знаю, что ощущали остальные дети, идущие в первый класс, мандраж или наоборот радость, но у меня было только одно желание, чтобы не было каре, и этого гигантского аппарата с трубками. Ещё мне не хотелось выделяться и чтобы меня специально сажали за первую парту. К первому сентября родители ещё не купили мне СА. Поэтому 1 сентября прошло более менее без стрессов.

Но чуть позже мы с папой поехали в Москву подобрать мне СА. Я плохо помню подробности, но запомнилось одно: врачи нам так посочувствовали, что отдали аппараты для меня бесплатно.

После этого состоялось моё знакомство с СА. Сами они оказались не огромными агрегатами), а относительно небольшими штучками бежевого цвета и должны были прятаться за ушами, трубки правда там были, но не длинные, соединяли аппараты и вкладыши, который я должна была носить внутри уха. Конечно они выглядели не так страшно, как я себе воображала, но отсутствие понимания, какого черта они мне нужны, убивало всякое желание их носить.

Дело в том, что тогда в моей голове не было ни малейшего представления как, что зачем, почему. Мне навязывали какие-то дурацкие ценности, которые я не понимала, диктовали мне мой внешний вид и моё поведение. У меня было ощущение, что они не правы, а вот мои ощущения были гораздо более объективны для меня. Испытывая чувство угнетение моей свободы, я активно сопротивлялась и пыталась, в свою очередь, убедить всех как мне лучше. Иногда получалось.

С тех пор началась борьба с родителями, а потом только с мамой, за то, чтобы не носить аппараты. Меня вроде бы даже хвалили, если я их носила, что я иногда делала, для соблюдения баланса. Если я говорила, что слышу урчание холодильника, мама очень радовалась и хвалила меня…

В какой-то момент мне удалось выиграть борьбу и убедить маму не стричь мне каре. Я ходила с отпущенными волосами и это тогда для меня было главной радостью и победой.

Сейчас мои оба уха выглядят вот так.