Открытка больше не придет
Каждый год в канун 23 февраля, открывая почтовый ящик, с надеждой жду: вдруг там окажется знакомая открытка с не менее знакомой картинкой — бравый солдат в расстегнутом шлеме гордо восседает на башне танка, демонстрируя в широкой улыбке крепкие зубы и показывая рукой на яркую надпись «Слава советским танкистам!». Но, увы, вот уже три года мои ожидания не оправдываются. Да и не могут оправдаться. Того, кто с завидным постоянством посылал их в течение почти 30 лет, уже нет в живых. Как говорят в таких случаях, пал смертью храбрых. Но не на поле боя, хотя был профессиональным военным, полковником, а в борьбе с «зеленым змием».
Звали его Игорь Цветков. Судьба свела нас в далеком 1970 году в учебном батальоне Гвардейской Кантемировской танковой дивизии. Он был москвичом, меня призвали из Наро-Фоминска. Попали мы в один экипаж, а после того, как окончили «учебку», и в один полк — 43-й гвардейский танковый, чьи батальоны традиционно участвовали в парадах на Красной площади в Москве. Но провести боевые машины в парадном строю нам не пришлось — оба поступили в военные училища. Я, чтобы стать военным журналистом, он — остаться танкистом. Встретились, уже имея на погонах по одной большой звезде, и поддерживали дружбу до самой его безвременной кончины.
С тех пор и стал он присылать эти поздравительные открытки — с улыбающимся танкистом и гордым лозунгом над его головой. Не знаю, где он их брал, да и не важно это. Важно другое.
Встречались мы с Игорем редко — некогда было, у каждого служба, семья. Но знали друг о друге если не все, то многое. Он служил во многих местах — в Забайкалье, Белоруссии, Подмосковье. Воевал в Афганистане. Окончил академию. Позже преподавал в ней. Защитил кандидатскую, стал профессором. А потом грянула перестройка. Развалилась страна, поменялась идеология. В нее не особенно вписывалась армия — предполагалось, что врагов у нас не будет. Потому об армии забыли. Помню, в очередную нашу встречу Игорь с недоумением говорил: «Представляешь, уже полгода не получаю ни копейки. А у меня семья, что делать?» Он не опускал руки. По ночам подрабатывал вышибалой в ночном клубе. «Бомбил» на «Жигулях». Разгружал вагоны.
Уже тогда он начал попивать. Сначала понемногу, а затем все больше и больше. Его пытались спасти. Друзья, жена, подросшие дети. Увы, тщетно. «Ты посмотри, что они делают с армией!» — восклицал он, ученый, аналитик, видя, как очередные временщики в генштабовских креслах провозглашают какую-нибудь реформаторскую глупость. И тянулся к рюмке, пытаясь заглушить душевную боль.
Однажды предложил ему: а почему бы не махнуть в родную Кантемировку, не подышать воздухом молодости — думал, поговорит с офицерами, наберется оптимизма. Лучше бы этого не делал! Ничего из того, что сохранила память, не осталось. На месте казарм из красного кирпича высились современные, не по-военному веселенькие здания. Танкодром, по которому мы, когда-то елозили на танках, отдали под строительство жилых домов. И даже дивизия теперь была не дивизией, а бригадой.
Офицеры, узнав, кто мы и откуда, легко шли на контакт. Но, рассказывая о собственной службе, выливали на нее такой ушат грязи, что хотелось заткнуть уши и бежать оттуда без оглядки. Денег, которые им платили, едва хватало на еду. Занятия по вождению и стрельбы практически не проводили, потому что на это почти не выделяли топлива и боеприпасов. Личного состава не хватало, поэтому экипажи укомплектованы в лучшем случае наполовину…
После этого «визита в молодость», как назвал его мой друг, он стал пить еще больше. И пил, пока эта пагубная страсть не доконала его окончательно.
Сегодня я уже не езжу в воинские части — не с кем, да и незачем. Но следить за тем, что происходит в армии, не перестал — все же отдал ей четверть века жизни. Вижу, что новые реформаторы вновь немало накуролесили. Но что-то, к счастью, стало меняться к лучшему. Над Кубинкой в летную погоду грохочут боевые самолеты. В Алабине тишину нарушают автоматные и пулеметные очереди. То тут, то там по подмосковным дорогам движутся колонны военной техники — отрабатывают нормативы по вождению или едут на полигонные стрельбы. Да и деньги за свой нелегкий труд люди в военной форме стали получать достойные.
Значит, приходит все-таки в руководящие головы убеждение, что рано нам отказываться от армии, что не все вокруг нас — друзья. Только вот жалко, что до этого не дожил мой друг Игорь Цветков. И тысячи других профессионалов, которых выжили из Вооруженных сил.
Алексей Петренко, обозреватель
Теперь, только жёсткий контрактный договор: 100 баксов/выстрел. Нет бабла? Найми таджика.