О Трушевском, дружбе, взаимопомощи и сделках с собственной совестью
Хочу предложить поговорить на одну остро обсуждаемую сегодня общественную тему.
Итак, на днях суд вынес приговор художнику Трушевскому — 5 лет колонии общего режима за изнасилование 17-летней студентки.
Полностью подробности этой истории можно прочитать здесь .
Блогосфера в своем отношении к произошедшему была на редкость единодушна во мнении, что Трушевский — мудак и поступил плохо, обсуждать сегодня эту тему бессмысленно — свою оценку его поступкам и общество и правосудие вынесло.
Но во время активного обсуждения друзья — защитники Трушевского выдвинули лозунг «Трушевский — мудак, но это — наш мудак!» Понятно и объяснимо желание его друзей защитить и поддержать попавшего в тюрьму сотоварища. И я даже не склонна осуждать их за это. Хотелось бы поговорить вот на какую тему — так ли сами эти его друзья невиновны в том, что произошло с ним?
Не сказал ли каждый из них в свое время сам себе и своей совести втихомолку именно эту фразу: «Да, он мудак и поступает по мудцки, но он вроде как мой друг, да и зачем вообще я буду вмешиваться в личную сексуальную жизнь его — это неприлично как-то, в конце — концов. Если дело зайдет дальше, то милиция его остановит…»
Так кто тогда этим попустительством спровоцировал Трушевского, а теперь ищет виноватых в этом везде, кроме самих себя?
Очень обыденная ситуация — во всяком преступлении оказывается две стороны пострадавших от рук преступника — это конечно в первую очередь пострадавшая де юре сторона со всеми ее социальными взаимосвязями. А так же социально связанные с преступником люди, которые к нему хорошо относятся — для них происшествие не менее сильное горе, чем для пострадавшей стороны. Выигравших нет.
Одна сторона страдает от горя, вторая же от того, что в свое время заключила со своей совестью негласный маленький договорчик, который привел к большому несчастью.
Мне очень важными показались в этом смысле высказывания на Снобе одной дамы:
Александр Мансилья-Круз: Совершенно поразительна эта уверенность подсудимого в «в благополучном для себя исходе». Эта убеждённость в собственной безнаказанности переполняла и вышеупомянутый пост в жж, и, кажется, вообще поведение Трушевского. Понятно, когда такие аберрации возникают у детей министров и президентов, но откуда она взялась в этом случае? Полная загадка для меня.
Варвара Бабицкая: Саня, эту уверенность хорошо объясняет тот факт, что все друзья Трушевского предпочитали не обращать внимания на то, как он в соседней комнате «жестит с бабами» (используя формулировку его защитника Антона Николаева), а первого, кто вмешался, ославили стукачом. Откуда бедному мальчику было знать, что он что-то делает не так?!
Александр Мансилья-Круз: Но бедный мальчик всё же должен был подозревать о существовании УК — хотя бы ПОСЛЕ того, как ему было выдвинуто обвинение? Неужели пацанские понятия могут настолько вытеснить все остальные представления о мире? Он же не из горного села приехал, грамоте обучен.
Варвара Бабицкая: Ну как, ты тоже правила дорожного движения знаешь. Но если ты не видишь ничего дурного в превышении скорости — это такая игра: ты превышаешь, а смешные люди с полосатыми палочками тебя ловят. Если поймают — они выиграли, получают пятьсот рублей, все обменялись нежными улыбками и расстались до новых встреч. Ну все же все понимаем, пацаны, ну вы че — ну еще мы будем, цитируя Трушевского, «обращать внимание на эротические предпочтения всяких дур»! Давайте, пожурите, у вас работа такая — дайте условно, и до новых встреч…
()
Вчера, к примеру, в шоу у Малахова было очень видно, как сочувствие вызывали обе стороны (история шла о пытках и избиении в одной военной части) — и мама потерпевшего и мамы преступников — все практически из одного социального слоя, все бедны, несчастны, потеряны и не знают что дальше будет с их сыновьями.
Между тем обвиняемые сыночки вообще не понимали, видимо, что поступают как-то плохо, снимали свои «подвиги» на видео, выкладывали их в сеть, не ожидая общественного порицания — т. е. где-то кто-то явно им чего-то недообъяснил, недопоказал реального общественного отношения к данной мерзости, раз они были уверены, что их не осудят.
Т. е. и Трушевский, и эти солдатики жили в придуманном их друзьями мире, где такие поступки — мелкие невинные тараканчики. В принципе все это делают и на самом деле никто этого не осуждает. Результат для них оказался очень плачевным.
И вот именно в свете этого к меня возникают большие сомнения: Кто больший друг тому же Трушевскому — тот, кто заключил в свое время сделку со своей совестью и не высказал в открытую своего отношения к такому поведению товарища, или же вообще тот, кто вызвал милицию до того, как Трушевский умудрился убить свою очередную жертву сексуальных игрищ и сесть уже после этого очень надолго?
У меня нет ответов на все поставленные вопросы. И я тоже, как и все, заключаю иной раз сделки со своей совестью ради того, что бы с кем-то не ссориться. И я буду помогать всеми способами оступившемуся товарищу смягчить наказание, если его на чем-то поймают. Но вот ведь в чем вопрос — не будет ли данное мое поведение на самом деле попыткой не защитить товарища, а защитить пачки договоров с собственной совестью, которые накопились внутри меня?!
Я уже начинаю подозревать, что Вы пытаетесь от меня получить ответ на вопрос: «Как мне, Аббадону, научиться писать в свой блог, не боясь, что мою писанину кто-то сочтет ерундой или дуростью?»
Между прочим, без всяких шуток, внутренние моральные принципы некоторым бы не позволили дальше общаться с таким другом.
И тогда выбирать и заключать договоры с самим собой пришлось бы уже Вашему другу, а не Вам — он бы решал что ему дороже — эти измены или Ваша дружба + честные отношения с женой.
Нет, вы мне чисто конкретно скажите, что мне делать? Закладывать его или нет? Вот в чем вопрос.
Вы как к кому ко мне пришли с этим вопросом?
Получается, что те договора, о которых Вы говорите, имеют хамелеонистую социальную окраску. Павлик Морозов 80 лет назад — герой. Сейчас — иуда. Наверное, надо обращаться к непреложным христианским заповедям во избежание разночтений, так сказать.
В ситуации с Павликом Морозовым, как нам ее рассказывают, столкнулись две морали — семейная и общественная мораль.
Но, кстати, в ситуации с изменой жене, точно такое же столкновение семейно морали, которая говорит о том, что это плохо, и общественной морали, говорящей, что «нормально это, все так делают и все покрывают своих друзей в этой невинной шалости». Только вот почему-то в ситуации с Павликом нарушение семейной морали считается подлым предательством, а в ситуации с изменой жене подлым предательством вроде как будет наоборот не плюнуть на семейную мораль…
Такая вот история.
На самом деле и в ситуации с Павликом виновата семья его, которая насильно попыталась навязать ему договор с его совестью, его не спросив, и в ситуации с изменой жене, я бы того друга, который мне навязывает насильно договор с моей совестью меня не спросив и видя, что мне неприятно это, гнала бы ссаными тряпками. Нахрена мне такие друзья? Что бы они взамен тоже какой-нибудь договорчик со своей совестью подписали меня покрывая в чем-то?
Совесть, в общем-то, чиста. Я не лезу в чужую жисть ни с осуждениями, ни с советами, поскольку у каждого мораль своя. С другой стороны, каким-то образом обезопасилась. Волки сыты и овцы целы. Ну, или наоборот.похоже, что позиция «по договорам» у нас с Вами одинаковая.
Но, ситуация с Павликом и расстрелом соседней деревни… я не знаю, как её решать, если бы была тем самым Павликом. Не хватает значения одной переменной — вектора социальной направленности что ли. В рамках 18-19-го века стоило бы самому застрелиться. В рамках голодающего поволожья и раскулачивания, с позиции кулака, я бы выбрала «фиг с ним, с селом. Все равно с голоду сдохнут, потому как пропойцы там все в пяти поколениях». Ну и третий вариант: сдать семью и погибнуть. Что и произошло. Зато голодранцы живы.
Но я крайне не люблю, когда мной манипулируют. А большинство тех же товарищей из сферы обслуживания или из торговли или из госструктур очень любят пользоваться некими такими общественными допущениями в своих личных и корыстных интересах, и более того, пытаются привлекать эти общественные допущения для давления. Это как продавщица в совке, пойманная на общете начинала орать, обращаясь к очереди, что мол торговать прекращает и пока зануда, который требует с нее свои же деньги не уберется, не начнет работать. И очередь становилась на сторону такой торгашки. До сих пор подобные проявления у наших людей наблюдаю чуть не ежедневно.
Мораль — явление не постоянное, критерии меняются. То, что было морально и понятно всего 80 лет назад, сегодня кажется полной фигней — ну, подумаешь, мужик ушел из дома к другой бабе. А вот тогда это было не «подумаешь», тогда это означало «ты, мать, твой младший брат и сестренки скоро умрут».
Сейчас — проще. Но и сейчас иногда такие финты чреваты осложнениями.
Чтобы понять Павлика Морозова, современному горожанину надо попытаться поставить себя на его место, а это нелегко. Вода — в кране, тепло в батареях, продукты в магазине, социальная помощь нуждающимся, благотворительность. Косить, сушить сено, жать, пахать, дрова искать не надо. Трудно оценить степень трагизма ситуации, в которой оказалась семья.
Критерии морали и аморальности меняются. Библия, к примеру, учит, что хозяин не несет ответственности за убийство раба, если он умер на следующий день после побоев. Поясняя — «это его серебро».
А сегодя УК имеет статьи и за побои, и за убийство, и за рабство. Современный УК моральнее библии.