Первый урок любви

— Здравствуйте, ребята. Садитесь.

Здравствуй, милая моя ненаглядная, моя обожаемая, моя славная, моя дорогая учительница русского языка и литературы Татьяна Михайловна. Танечка в школьном просторечии. Другим учительницам молва клеит порой весьма обидные, злые и пакостные клички, причем незаслуженно обиженных не встречается. Но ты у нас — Танечка, для всего класса, для всей школы.

Второго сентября этого года, когда по расписанию нас ждал твой первый урок, моя спокойная жизнь закончилась. Это твой первый год в нашей школе, хотя где-то ты уже работала до нас, говорят. Я увидел тебя первый раз, и очень долго не отводил глаз. Все это время мне казалось, что где-то далеко-далеко отсюда долбанул главный корабельный калибр, и снаряд, огромная раскаленная вращающаяся чушка, мчится, распарывая воздух, все ближе и ближе. Конечно, он предназначен мне, и, как ни долог его полет, он заканчивается. Вдребезги разметана моя душа, ее стеклянные осколки возносятся к небу и падают на землю, кое-как собравшись в бесформенную кучу.

Красива ли ты? Я не знаю. Любимых не оценивают по экстерьеру — высоте холки, объему груди, длине ног. Любимых не оценивают. Оценивают только нелюбимых.

Ты для меня просто есть. Это почти все, что осталось у меня от мира после взрыва. Еще у меня есть моя любовь — очень светлая, очень чистая, но очень мучительная, и страшно тоскливая, потому что она — безнадежная.

Ты — мой учитель. Я — твой ученик. Между нами — бездна, которую мы никогда не сможем преодолеть. Я не могу представить себе ситуацию, в которой я мог бы подойти к тебе, моя милая, и сказать… Я не могу представить, моя любовь, что с твоей стороны возможен ответ.

Красив ли я? О, этот вопрос я себе задавал перед зеркалом. Да нет, я — обыкновенный. Не из красавчиков, но и не из уродов, вырастет из меня мужик как мужик. Но могу ли я быть тебе интересен? Бог тебя знает, солнце мое.

Вся эта история длится уже достаточно долго. У меня классные одноклассники, извиняюсь за такой невольный каламбур. Я понял это тоже не так давно. Наверное, по мне видно все. Наверное, я стал какой-то не такой. Пара подколок прошла было, но очень резко осеклась, наткнувшись на мои глаза. И — все. Как отрубило. Молчат хлопцы, охальники и матершинники. Молчат девчонки, которых обычно хлебом не корми — дай кости кому-то помыть на почве сердечных привязанностей. Похоже, они мудры. Или просто понимают, что такое святая любовь. А может быть, осознают, как и я, что эта любовь безнадежна. Что такая любовь может привести к шагу в никуда, а оскорбление этой любви — к убийству.

Хоть с одноклассниками мне повезло, что само по себе достаточно невероятный случай.

Прости, любимая, но твой предмет я перестал понимать сразу после твоего появления. Но отнюдь не потому, что ты плоха, как учитель. Проблема в том, что ты очень хороша, как женщина. Очень трудно читать классиков, когда сквозь страницы то и дело проступает твой образ. Успеваемость моя — никакая. Попытки ответов — или молчание, или несуразная ахинея. Похоже, ты считаешь меня полным идиотом. Нет, радость моя, я мог бы лихо выкрутиться, ответить даже невыученное, пересказать непрочитанное, если бы пытала меня не ты.

Я не очень понимаю, что происходит, но оценки твои не так строги, как следовало бы.

Может, это от природного добродушия, ты не вредный человек, недаром «Танечка». Но я… Это ж ведь неописуемое что-то…

И вот, после очередного незаслуженного «трояка», собирая учебники, я слышу твои слова: «Саш, у тебя дома дрель есть? Я карниз купила, а он от старого отличается… Ты знаешь, где я живу?»

Да, милая, у меня есть дома дрель. Не просто дрель — здоровый перфоратор, папанчес у меня мастеровой, знает, что нужно по бетону. Да, родная, я знаю, где ты живешь. Я давным-давно выследил тебя. Я знаю, где окна твоей квартиры на Можайке, я знаю, в каком универсаме ты делаешь покупки, я знаю, что написано на дверях лифта на твоем этаже. После последнего урока проходит всего 40 считанных минут, и я у дверей твоей квартиры, я испытываю страшное нервное напряжение, я почти ничего не соображаю. Перфоратор под мышкой. Как я буду работать на высоте, интересно, если меня всего трясет? Звонок. «Ты так быстро? Я только до дома добралась… Проходи, раздевайся.» Моя любимая берет куртку, отворачивается к вешалке.

То, что происходит дальше, я не мог предвидеть никогда. Этого я не ожидал от себя никогда и ни за что. У меня вообще сложилось ощущение, что это сделал не я, а кто-то другой, а меня здесь не было в тот момент.

Я обнял моего педагога. Обнял сзади, ладони мои сомкнулись на ее нежных аккуратных грудках, лицо мое ткнулось в затылок, губы поцеловали мягкие светлые волосы.

Ужас, ужас, что будет сейчас? Похоже, разряд тока пронизал тебя, моя любовь. Этот электрошок был, видимо, очень силен. Ты замерла, затихла. Ты не оборачиваешься, но я ощущаю — глаза твои закрыты. Бессовестно пользуюсь беспомощным состоянием — целую твои волосы, твою шею, твою спину. Такая наглость, видимо, заставляет тебя очнуться, ты поворачиваешься ко мне. Боже, я буду помнить этот взгляд вечно. В нем все — растерянность, шок, в нем испытующий вопрос — милый, неужели ты любишь меня? Да, милая, люблю, и я не знаю больше ничего в мире, кроме тебя… Все вокруг ухает назад — это моя голова наклоняется вперед, к твоим губам. Последнее, что я вижу — твои закрывающиеся глаза…

Перфоратор, сволочной тяжеленный агрегат, положенный мною кое-как, на край тумбочки, прерывает наш поцелуй. С грохотом падает, попав на ногу моей любимой!

И что вы думаете, она сказала? И что вы думаете, она сказала?

«Уй, блядь…», сказала моя любимая, мой преподаватель русского языка и литературы, мой славный филолог.

«Ой, простите-извините, Татьяна Михайловна» — что-то такое заголосил было я, но был схвачен за руку. «Сюда…». Влетаем в комнату и навстречу мне снова падает весь мир, увенчанный твоими закрывающимися глазами…

***

Поцелуй настолько силен, что вплотную близок к удару — на губах оба чувствуем кровь. Я укладываю тебя ровно, руки мои под твоей поясницей, укладываюсь сам между твоими раздвинутыми коленями. Первое прикосновение… О боже, как нежно все!

***

Я чувствую поцелуи, я чувствую твои руки, гладящие мое лицо, когда прихожу в себя. Ты догадываешься о моем возвращении в этот мир, твои поцелуи становятся жарче. Ну и ну, кто же это научил тебя так обращаться со школьниками?

***

Несколько раз мы совершали налет на твой холодильник, доведя его до состояния полной опустошенности.

***

В шесть утра включился таймер твоего телевизора.

— Милый, в школу пора, — услышал я твой голос, голос нещадно оттраханного мной педагога. — Вставай, мой любимый ученик — продолжала ты, целуя мою спину.

Холодильник отдал нам последнее, что имел за душой. Мы побрели в школу, я нес твой портфель с непроверенными тетрадками, ни дать ни взять — как с подружкой-одноклассницей.

Первый урок, историю, я просидел в полной отключке. Слава аллаху — меня не вызвали отвечать. Снова я увидел тебя на втором. И поразился твоей безжалостности — ты вызвала меня к доске!

Ответ мой был впервые осмысленен и ясен. Я сказал:

— Да я не читал ничего, Татьяна Михайловна.

Последовавшая фраза была безумна. Но она была произнесена.

— Садись, любимый. Отлично.

Одиннадцатый класс одинцовской школы № N. Немая сцена.

До нового года оставалась одна неделя…

Текст сокращен (***) по определенным причинам, приносим извинения автору, думаем, он нас поймет.

18.227.72.24