Материнское

Нео-вещизм

(Алёше)

Посвящается резному дубовому креслу,

оставшемуся в наследство от бабушки

Есть вещи – как вещи, о них мы не будем.

Есть вещи – как вехи, и вещи – как люди,

есть вещи – как трудные долгие вздохи,

есть вещи-секунды и вещи-эпохи.

Присядь-ка на это дубовое кресло,

проникнись, прислушайся к скрипам древесным.

Его компаньоны в домах Ленинграда

горели в буржуйках во время блокады.

К нему бы, резному, с нижайшим поклоном:

прапрадеда-тёзку на кресле дубовом

под грохот обстрела в разбитой колонне

по Ладоге вывезли еле живого.

А ты – про вещизм, про мещан и плебеев…

Есть вещие вещи, есть вещи-идеи,

есть вещи святые, особого рода,

над ними не властны ни люди, ни мода.

Мы будем сидеть в этом кресле на даче

до смерти, наверно, своей, не иначе.

В нём видится дальше, яснее и выше,

в нём мудрое – глубже, а вредное – тише.

Мы будем читать в нём блокадные письма

и старые фото в альбомах лоснистых

смотреть, размышляя о лицах и датах,

о людях, что жили, любили когда-то…

Есть вещи, которые непостижимо

в тебе возрождают твою неделимость

с историей, временем нашим, корнями.

Клянусь, они проданы будут – не нами!

Тщеславие чьё-то не тешат, возможно.

Но душу – бередят… И память – тревожат…

Надцатилетние

«Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось»

«Им, детям, виднее» (Мартынов)

Они ещё наивные, усталостью не битые:

и беды не изведаны, и странствия не познаны.

Идут себе под ливнями, зонтами не прикрытые,

такие привередные, такие несерьёзные.

Печали их стеклянные, а будни им до лампочки:

тревогами не пуганы, рассветами не бужены.

Июльскими туманами спешат от папы с мамочкой

с послушными подругами плести ночное кружево.

В них опыта – пол крошечки, а гонора – немерено.

Конечно, потакаемы, возможно, избалованы,

и всё-таки – хорошие, хотя самонадеянны.

Галчонковыми стаями летят под липы новые.

Они пока везучие: им всё ещё прощается.

Но что-то с ними станется, и что из них получится,

когда они намучатся и пыли наглотаются,

когда сполна достанется и всё сполна поручится?

Они пока летучие, ни конные, ни пешие.

Им вечных истин оспины – что сникерсные россыпи.

Они ещё, певучие, живут себе насмешливо.

И слава тебе господи… И слава тебе господи.

Материнское - 2

Мой сын живёт совсем не так, как я,

он не поёт со мной печальных песен,

мир образов ему не интересен,

и слов его не манит полынья.

Он по субботам курит свой кальян

и слово «очень» заменил безликим «мега».

Когда-то он любил конструктор «лего»,

а нынче – дам, хотя не донжуан.

Он любит рассуждать и объяснять

мне эту жизнь и все её законы.

Я пью вино – он виски пьёт с лимоном.

Мне ближе осень, а ему – весна.

Бросает вещи, как всегда, везде.

Бывает груб всерьёз или для виду.

Но знаю, никому не даст в обиду

и не оставит близкого в беде.

Ему прощают всё и все кругом,

а шутки повторяет вся округа.

Он может быть поверенным и другом

и под рукой согреть, как под крылом.

Он смотрит эпатажное кино

и носит элегантную одежду,

но часто снится трогательно-прежним

весёлым и смешным «веретеном».

Он всё ещё улыбчив и открыт,

с чувствительной, как в детстве, белой кожей,

но мы теперь так мало с ним похожи,

и он со мной так редко говорит…

Мне кажется порой, что я ему

не очень-то уже необходима,

что взгляд его скользит всё чаще мимо,

не потакая взгляду моему.

Мой сын живёт совсем не так, как я.

В своём упрямстве он почти несносен.

Но, боже, дай ему счастливых вёсен

и жизни – ярче, лучше, чем моя.

3.133.139.28