Дети войны

Я написала это не к какой-либо дате. Я написала сейчас, не думая, почему. Наверное, потому, что время идет, и оно уносит в прошлое то, что так дорого и важно, как мне кажется, не только для меня. А сегодня просто вспомнилось. И забывать я ничего не хочу.

12.02.2013г.

«Мы — дети войны», — говорят люди, чье детство изуродовала война.

Мы, — кто родился намного позже, — тоже дети войны.

Потому что наши отцы были Там.

Дети фронтовиков — очень часто дети офицеров — людей, которые остались в армии после войны. Тех офицеров, за которых все девушки нашей страны мечтали выйти замуж. Потому что тогда это были такие офицеры, это была такая армия.

Дети фронтовиков — это часто дети инвалидов, которые всю жизнь потом проходили с палочкой или на костылях, или, как мой школьный учитель математики, — чертивший на доске идеальные прямые и окружности оставшейся левой рукой.

Дети фронтовиков — это дети бывших солдат, которые после войны запретили себе и жене даже вспоминать то, что было. Которые «забили на все». И не участвовали, не праздновали, не отмечали. Но помнили. И тяжело пили по только им одним памятным датам.

Дети фронтовиков — это дети тех, кто попал в лагеря и дожил до освобождения. Вы помните этот вопрос в анкетах: «Были ли вы или ваши родственники в плену или интернированы?» А про оккупированные территории?

Они остались жить с чувством непереносимой обиды и необходимостью оправдываться всю жизнь.

Мы — дети войны, потому что память о ней присутствовала в каждом доме. Потому что мало у кого не найдется коробки, где хранятся награды отца — настоящие, боевые.

А не к памятным датам — спустя полвека.

Потому что есть альбомы. Вот они — бритые наголо, губастые и тощие. Внимательно смотрят на тебя. И никто из них еще не знает: этот погибнет под Ленинградом, а этот в боях за Кениксберг. А этот останется жить и всю жизнь вспоминать того, кто под Кенигсбергом. Что-то очень зацепило тогда их обоих. Что-то тогда так сложилось, что думали, дружбе не будет конца.

Мы дети войны, потому что Девятого мая в каждом доме жил День Победы. Это была наша Победа. И мы, маленькие, тоже праздновали и гордились. Это был и наш праздник.

Мы дети войны, потому что мы помним военные песни. А помним потому, что их пели наши родители. Когда собирались за столом, когда приходили в дом фронтовые товарищи. Когда мать пекла пироги в полстола и вытирала слезы кухонным полотенцем, если вдруг начинали: «Враги сожгли родную хату, убили всю его семью. Куда теперь идти солдату, кому излить печаль свою…».

Мы дети войны, потому что ни один из нас не может спокойно видеть древнего деда на улице (если вдруг повезет сейчас встретить) с орденами на допотопном пиджаке. Что-то начинает биться внутри, рваться наружу. Что-то начинает ужасно болеть. И мы все знаем, почему.

Мы дети войны, потому что мы помним их, уже старых, беспомощных, таких наивных, не понимающих, что же такое происходит, как же так можно. И не о себе они совсем, кому-то ведь еще хуже. Жилищный вопрос для ветеранов уже почти решен. Еще год-два, и буквально каждый из них получит свою совершенно отдельную квартиру. Навсегда.

Мы дети войны, потому что мы — взрослые сироты. Война догнала наших отцов и отняла их у нас, а потом от горя умерли наши матери.

Мы дети войны, потому что с тяжелым сердцем видим последние юбилейные торжества на Красной площади.

На полувековой юбилей Победы в 1995-м году они, уже очень старые, шли по площади сами, старательно ровняя шаг.

Потом, через десять лет, уже в 2005-м, те, кто остался в живых, Девятого мая ехали по Красной площади на грузовиках военного образца. Их везли по площади, и все понимали — они уходят.

Еще через пять лет — в 2010-м году, когда не было уже и грузовиков, — было ясно: они не уходят. Они уже ушли.

Мы дети войны, потому что через них, наших отцов, мы чувствовали себя частью Страны. Частью Истории. Потому что это было частью нашего дома, нашей семьи.

Мой отец умер вскоре после шестидесятилетия Победы в 2005-м году.

За неделю до смерти он мне сказал: «Ну вот, вроде, я все сделал. Теперь я совершенно свободен».

13.59.134.65