Бабочка в метро

Раньше об этом я не задумывался. Пока, однажды в метро, нечаянно на ногу не наступил некоему мужчине.

По проходу я двигался к передней двери, ну, и… Прискорбно, конечно. Качнуло, повело в сторону, за поручень запоздало схватился — сами знаете. Как ни извивался на скором ходу поезда, не получилось.

А он хоть бы что, пассажир загадочный — никакой реакции. Извинился я, скоренько, он же и ухом не повел. Ну, думаю, какой нечувствительный мужчина, к внешней боли невосприимчивый. До порога боли далеко. Будто в латах, в броне стоит, не шелохнётся!

Мыслимое ли дело! Где-то там под пальто, сидят на нём, как влитые, плотно пригнанные, непробиваемые, защитные сегменты.

Одет прилично. Шляпа сразу в глаза бросилась. Фетровая, тёмно-серая, ленточка чуть-чуть темнее, поля небольшие приподняты слегка. Интеллигентный «хитиновый» ворс на шляпе заметен. Солидно.

Пальто темно-синее, почти чёрное. Сидит на нём, как влитое, уважительно к причудам фигуры.

Лишь переливом к светлому тону, муаром едва заметным, мерцает пальто, загадочно.

Легкий шарф, в клеточку, неброскую, изящную, всё в тон.

Брюки тёмные, отглажены обоюдоостро.

Височки косые очень чётко проведены.

В метро таких редко встретишь.

Ладно бы плебс, маргинал, какой, под руку… простите, под ногу попал, а тут ведь приличный человек, солидно выглядит, уверен — платит, налоги и спит спокойно. Даже сравнения и те правильные на ум приходят.

Так, что первую свою мысль, после визуального «экспресс-анализа» — «не мечи бисер перед свиньями» я сразу же отбросил, да и как можно, незнакомый человек, а я категорично и резко о нём!

Впрочем, метро к этому, конечно, располагает. Там обстановка не простая.

Потянуло уточнить, что ж там я… натоптал? Может ничего страшного? Вниз глянул на его ботинок. Хорошая пара обуви, не скособоченная. Каблуки ровные, подошва толстая. Обувь осенняя, ноги не промочишь в слякотное время.

Для таких нет плохой погоды, потому что продумана одежда.

Виден уход и уважительная аккуратность. И поверху — пыльный, отпечаток моей подошвы. Ребристый, затейливый протектор на черном глянце, немым укором, след бахил в лунной пыли. Хоть наклонись и рукавом верни прежнюю красоту, забывая о себе.

Серпом… по глянцам! Стыдно, стало, покраснел я, слегка.

Неприятно, казню себя за неловкость, волнуюсь. Забыл, зачем сел, куда еду, по «ветке» какого цвета двигаюсь. Не хватает обратной реакции, это сбивает с толку, даже начинает злить. Думаю — гордый, какой, не снизошёл до моих извинений, но нет в нём высокомерия, брезгливости. Вот, что. Это сбивает с настроя на бытовую разбираловку.

Всё-таки «Метро», отношения упрощены из-за больших скоростей, езды составов и перемещения тел на маршрутах пересадок.

Посматриваю на него, он же не замечает меня вовсе. Глядит прямо перед собой, в пейзаж за окном уткнулся и остолбенел, далеко в себе, углублённо.

А какой там пейзаж, сами знаете — мрак, да кабели куда-то уныло тянутся, к центру Земли.

Кем он меня считает, если не соизволил заметить, а я ведь стою-то — рядом. И что — скандалить, руками махать, хватать за грудки, измять шарф благородный?

Аж, руки затряслись. Хотя, понимаю, что завожусь, но трудно себя дисциплинировать, и, очень даже хочется окончательно разобраться, рукава засучить, и так вот… Раззудись рука! С плеча!

Но что-то останавливает.

Неприступность его, вот что! Болваном этаким, каменным изваянием с острова Пасхи возвышается и не свалить его, не запрыгнуть на макушку. Не утвердится в превосходстве над ним.

Места появились свободные, он не дёргается, стоит безразличный к удобствам. Нет, он выше этого!

Должно быть, у него свои строгие принципы, которые запрещают ему общение с незнакомыми людьми, а особенно в транспорте, на пробеге. Ну, уж извиниться-то можно!

Не отсохнет, не убудет, поди! Нет — молчит! Такая его — «месть»? Забылся, мстя, углубился плотно в этот процесс, меня и ничего не видит в радиусе трёх километров.

И вот эта недосказанность заставляет меня размышлять. А с другой стороны, почему я должен за него думать, голову ломать, не считаться со своими принципами, отринуть их, как изломанный ветром зонт, если он на мои принципы внимания не обращает!

Элементарно невежливая индифферентность, так я скажу. И ещё до злости, вспышкой в мозгу, разрядом электрическим, ощутил себя плебеем, невоспитанным.

Допускаю, что эта проблема глубоко спрятана, под несколькими культурными слоями потомственной интеллигентности, как раз в метро такое возможно. Впрочем, понятие это размыто и точного определения не имеет. Особенно у других народов, за пределами России.

Обида моя колючая, злым репейником, вдруг подсказывает, что, недоношенные мальчики к боли не чувствительны бывают. Потом, много позже, когда вырастают. Остаётся в них занозой пожизненной, это качество.

Этот же тип, упитанный, плотный, ростом выше среднего, лицо гладко выбрито, брили, щек не портят, лоснятся от здоровья, парфюм тонкий, плечи в хорошем развороте.

Доминантный самец!

Трудно разглядеть или представить его мальчиком, да ещё и недоношенным. Лет сорок ему. Все следы возможной недоношенности стерлись за столько лет, растворились без остатка в плотной концентрации благополучия и лакированности лица.

Блондины, рыжеволосые и голубоглазые очень к боли восприимчивы, а этот — брюнет, глаза, как нефть в полнолуние, блестят матово, загадочно. Значит, верна моя догадка?

А, если депутат? Углубился в судьбы, запросы очумелого от проблем электората? Спешит на заседание, не хочет в пробку попасть, опоздать к решению судьбоносному, в Думу. Спустился в метро, волнуется, не до меня ему сейчас, не до глупостей!

Может андроида обкатывают, выпустили из закрытой лаборатории в свободный «полёт», в общественный транспорт, испытать в условиях бытового экстрима?

Снимают они сейчас мои трепыхания, потуги неловкие, скрытой камерой, потом будут изучать мотивации, реакцию. Расшифровывать. И я как под микроскопом, на холодной, узкой стекляшке, видимый, отгаданный до последнего волоска. Противно, потому что меня не спросили.

Или программа «Розыгрыш»? И знаменитый Валдис Пельш выдвинется из-за плеча, медийно обаятельный, комплементарный профессионально, и давай смеяться на камеру. Не зло, так, а заразительно. И сразу простишь всю свою глупость, неловкость на людях. Посмеешься над этим вместе с Валдисом.

Огляделся я по сторонам, не приметил ничего подозрительного. Кто чем занят. Уткнулись в свои дела, одни сидят, другие трясутся, как обычно в жизни бывает. Незаметно подвоха со стороны окружающих.

Успокоился слегка, думаю, обычный мужчина, но — вдруг, протез вместо потерянной ноги и его только фантомные боли беспокоят, а реальные — отскакивают? Не все же попрошайки, которые с протезом.

Только не успел я прочувствовать, на что наступил конкретно, так всё быстро произошло. Туфля, да, вот она, испачкана. Да, жёсткая очень при контакте. Только во второй раз наступить неприлично. Сразу моя зловредность вылезет наружу, доказывай потом, что хотелось понять, добиться ясности и никакой злокозненности не замысливал, против приличного, этого… Господина?

Отодвинулся, глянул сбоку на него — вроде незаметно. А-а-а! Злюсь непроизвольно. Шкура, должно быть, у него — барабанная, толще стального проката, бегемотья, непробиваемая такими мелочами, как заступ на ногу. И точно — смотрю, ушки маленькие, пельмешками затаились на опушке волос, точно — бегемотьи.

Однако свободны уши от плеерных затычек, проводки никуда не вьются, музыка не гремит, не слышно.

Может, просто не слышит, задумался? Ушёл в мысли и потерялся, глаза остекленели. Столько проблем сейчас у всех. Углубился в них до полной отключки, заблудился и не скоро вернётся из этой чащи дремучей в реальность чумы вокруг.

Я ещё раз извинился, громче, потом по-английски, на всякий случай — сорри, сорри, хотя видно же по глазам — никакой не иностранец, нос — ничего примечательного, лицо, как правда. Открытое, бесхитростное и простодушное. На почтальона Печкина похож, упорством поиска причины!

Опять заглядываю пристально, словно выглядываю зарю за оконцем, пытливо, ищу признаки недовольства в его лице, прочитать их пытаюсь, гримасу злобы, вспышку свекольного цвета, обнаружить зарождение скандала.

То есть, хоть крохотное проявление чувства и зацепку для контакта.

Ни один мускул не дрогнул, не сдвинулся на его простом лице-маске, я бы сразу заметил малейшее движения мускула, но вижу по глазам — понял он всё прекрасно. Почему же тогда не обратил внимания на мой конфуз с его ботинком? Такая, утончённая форма мести неуклюжему попутчику, чтобы он, то есть — я занимался самокопанием, терзался раскаянием, тратил бесценное здоровье на ерунду?

Воспитание не позволяет?

Наступи на автомобильное колесо — ведь ничего же не будет. Разве вот, сигнализация начнёт тревожно пульсировать, но тут же — двуногий и прямоходящий. Есть разница. И, не похоже, чтобы «батарейки» сели.

Какая-то особенная категория терпил? Высшее проявление толерантности? Странно, необычно. Это в Забугорье, иностранном, все торопятся с извинениями, улыбаются, ужасно глаза таращат и с детства это понимают, до уровня безусловного рефлекса доведено.

Может, не вырабатывает организм адреналин, устал, износился в суете городских забот, проблем. Или форсунка засорилась, которая его в кровь должна впрыскивать мощным «домкратом»?

Я, понимаю, не обязательно на мои извинения реагировать бурно. Лезть с объяснениями, обниматься, извиваться, запоздало, не зная, как бы из этого состояния выйти. Поскорее остановиться с излияниями приторными, впасть в нечаянный катарсис и полюбить дальнего, чтобы стал он в одно мгновение ближним, этот незнакомый человек, безвинно пострадавший от моей неловкости. Припасть к плечу, блеснув слезой умиления и раскаяния. И стать лучше внутри себя.

Да ещё в общественном транспорте, где пристальный контроль со стороны соседей, посерьёзней лазерного томографа. Могут неправильно истолковать, очень даже запросто. Сейчас всё внимание на такие проявления, не традиционных активистов выявлять начали, бдительные дозорные общественники, не спрячешься, все на виду. Так и секут, так и секут!

Подозрительные стали по отношению друг к другу. Пропали искренность, сердечная простота, доверительность.

Хоть бы знак подал, что понял, услышал. Улыбку обозначил, тонко, так, едва уголки губ сместил бы и я всё понял, успокоился, отстал. Нет — даже не покраснел, головы не повернул. Неужели так погрузился в свои мысли, проблемы? Застыл до состояния мраморного изваяния. Так подумалось мне тогда, но любопытство не оставляет в покое. Распространилось неуёмной метастазой.

Извелся я, конкретно, от этого всего — терзаний, переживаний. Про свою остановку думать забыл, потому что хочется ясности.

А он? Вот он стоит, нерушимо, ничего для этого не делая. Внешне как-то принципиально, пограничным столбом, за которым чужое государство, а с другой стороны — мешает всем на проходе, не осознавая этого, не понимая, такой значительной оттопыренности в узкое пространство общего прохода. Ведь транспорт так и называется — общественный, значит на всех, сообща пользоваться его возможностями.

Уж, как-нибудь, постарайтесь, мил человек, для всех, но и для себя то же.

Так он всю жизнь может простоять, бессменным часовым на первом, самом важном посту, неусыпно карауля знамя части, чести Страны. Пока его однажды не сменят, а потом выставят рядом с мусорным контейнером. На снег, дождь, солнце и непогоду. Бесприютно, одиноко, молчаливой укоризной суеты вселенской, столичной, и будет он незримо, но постоянно разрушаться, если его сразу бомжи не порушат в поисках, чем бы поживиться. Или от скуки беспросветной своей жизни.

И станет невыразимо пусто, будто внутрь сердцевины тоски попал, остро ощутил. И разлилась она молча, поплыла угрюмым половодьем, заполнила всё что можно, вытеснила природный оптимизм.

В том месте, где он всем мешал, а сейчас оно осиротело, дырой стало бесхозной, брешью невосполнимой, и ветер всхлипывает в ней, плачет неустанно тоскливыми руладами, суицид нагоняет в отсутствии такого надежного заслона.

Поселилось во мне беспокойство после того инцидента. Стал я это наблюдение проверять опытным путём, на себе, как Академик Павлов, умирая, ученикам, диктую мысленно — вот сейчас боль коснулась мизинца, перетекла в свод стопы. Стою на негнущихся, надежных ногах, этаким мощным кентавром. Ботинки сверкают, пускают зайчиков по салону, вдруг кто возьмёт, да и позарится на эту красоту, задумает её сгубить.

Стою в предвкушении, специально задницу отклячил, сознательно, чтобы мешать всем подряд и понять, что он, тот, который меня впечатлил — ощутил на этом месте. Пройти опытным путём, вначале для себя, для самоутверждения этот путь познания.

Хотя, догадывался, конечно. Что там ничего особенного, когда на ногу наступят — неприятно, мягко, говоря. Даже больно, если кто корпулентный, погабаритней «въедет». И, зачем специально на это идти? Про себя молчу, жертвенности никакой не ощущаю, за другими стало интересно понаблюдать, притаившись одиноко в зарослях своих ощущений.

Вот, беси под руку, и выпячиваюсь в поисках приключений. Нет! Извиваются, извиняются потрясённо, по большей части. Словно не видят моей подставы, подвоха. Пару раз, какие-то, охламоны нагрубили, старуха поворчала негромко, походя, я им в ответку, ну, и сошли они быстренько, растворились в массе других. Частичками броуновского движения.

Видно скучная старушенция, без фантазии, да и парняги — несерьёзные, хотя и шпана с виду.

Так и простоял без толку, оголённым проводом высоковольтным, на сквозняке, пока не надоело.

Попытался в систему привести свои отрывочные наблюдения, полученные эмпирическим путём, то есть в полном отсутствии формул, массива статистики, подмеченное лишь острым глазом, а уж потом домысливать решил из этого небогатого материала.

Да! Случай мой оказался редким, но не единичным, более того, есть такие люди, в основном — мужчины, женщины полностью из нервных окончаний состоят. То есть, переплетение нервов спрятано у прекрасной половины человечества глубоко внутри их сложной организации, а вот окончания как раз наоборот. При всей привлекательности внешних форм.

Таится, пушистое, искристое, как клубок мохеровых ниток, из которого остья ворсинок торчат предельно чувствительным ореолом. Только руку протяни — ощетинится воинственными веточками актинии, всколыхнётся навстречу, примет угрожающий вид, вот-вот ужалит, ожжёт, уколет и травмирует колючим разрядом.

У мужчин внутренняя организация проще. Его, как стул — где поставили, там он и стоит единым монолитом. И спинка сзади, лёгким изгибом, наподобие крыла. У табуретки такой нет. Табуретка это стул без крыла, и не ракета, и не снаряд, засылаемый тупо в определённом направлении, в сторону цели, но без всякой романтики. Обычный трактор или сеялка для посадки квадратно-гнездовым способом — табуретка! Ткнул на местности и сразу четыре гнезда — сыпь семена, жди всходов.

Такие табуретки в казармах стоят, в спальном помещении, возле кроватей. Ножищи в раскоряк, основательно, вес солидный, и дырка-прорезь в центре, чтобы туда ладонь вставить и перемещать табурет в пространстве.

Какой полёт может быть у курицы? Подскок на вершок, да отпрыг несуразный, в сторону — на метр, не более. Курица — это жарь-птица!

Стул же стоит крепко, но по-своему изящно, и в тоже время, будто охраняет последний рубеж, ноги не подкашиваются. При этом, даже не задумывается, не заглядывает на самое дно, в суть, в первопричину процесса, а что это, для чего, поставлен и, почему именно здесь? Какие мысли — он же стул! Ударь ногой по ножке с досады и — кому хуже? Так что любуйся со стороны и зря не напрягайся.

Сколько утонченного благородства таится в молчаливой красоте стула, когда соблюдены расчётом и дизайном пропорции между сидением, ножками, спинкой, более мелкими деталями и он — красуется на своём месте! Мощно, напористо, самолётом на стартовой «зебре» взлётной полосы, вздрагивает от напряжения перед началом разбега.

И кто-то же им руководит, перемещает в пространстве? Сам-то стул вряд ли решится на такое. Просто помыслить невозможно на эту тему. Но и как-то обзывать его дураком, за такие качества, язык не поворачивается, потому что вызывает к себе уважение, некоторый даже трепет.

Особенно, если стул составляет вместе с сидельцем-начальником монолит своей основательностью. Вот оно — единение, слияние двух начал, во времени и в пространстве. Казалось бы разных — тел, чисто внешне, но так замечательно, взаимно дополняющих друг друга, заполнивших все степени свободы. Этакое — теловище, экзотическое, похожее на задумчивого морского конька, если б не ножки.

Особенно это заметно бывает на некоторых важных пресс конференциях.

Тогда больше любуешься самой этой композицией, как модно стало называть -инсталляцией, и уже не обращаешь внимание на докучливые вопросы беспокойных журналистов, ответы интервьюера, и, что, и как он там излагает суконным языком канцеляризмов.

И понимаешь, что такие стулоначальники в общественном транспорте — не ездят. Аномалия, вывих обстоятельств. Значит, повезло мне невероятно, повстречать редчайшую разновидность бюрократа, так странно, по прихоти случайности, оказавшегося на чужой территории, на общей муравьиной тропке «посетителей»чиновных кабинетов?

Вполне вероятно, допускаю, что это гуманоид, внедрённый в нашу реальность, и что-то там закоротило у него в немыслимом переплетении информационных тонкостей, высочайшей внутренней организации технологий, нам пока неведомых! Делал первые шаги на нашей усталой планете, измученной катастрофами, ожиданием падений метеоритов, которая в их Атласе обозначена — звезда «Х», вот, испёк — «первый блин». Что он ответит без временного доступа к командам извне? Потерянный, в несознанке, среди чужих, странных и неразумных, враждебных и перенасыщенных влагой, тяжёлым дыханием усталости — существ.

И будет он ещё долго ездить из конца в конец маршрута, пока не заподозрят в нём «мигранта»без регистрации. Бдительные граждане, вызовут наряд полиции, или «свои» спохватятся, телепортируют его в нечто совсем экзотическое, в другую сущность, ввинтив в самый центр «чёрной дыры». И попытаются всё-таки проникнуть в тайны людей, но уже совсем с другой стороны. О которой, мы и думать пока не готовы. Не доросли.

Если так, то уж очень они добились высоких результатов в этом деле.

Нет, не похоже, что пришелец, хотя и смущает ухоженность, нездешняя терпимость. Нереально — среди шума и грохота составов, пыли, задымлений тоннелей, одиночества, глухоты и разнообразных оттенков хамства.

Это всё равно, что экзотическую бабочку в метро увидеть. Величиной с ладонь и невероятной окраски!

А, что если это- «ушелец»от суровой реальности на Планете «Z» делает первые шаги в направлении замечательной планеты «Х»?

18.225.195.153