Друг детства

— Смотри, сколько собак бежит. Человек двадцать, не меньше.

Это сказала я. Моя попутчица рассмеялась, а я продолжала наблюдать за спешащей по своим делам собачьей стаей. Первой бежала крошечная рыжая дворняжка. Иногда ее обгоняли рослые псы, но ненадолго. Тоненькие ножки семенили быстрее, и рыжая бестия вновь не уступала гигантам. Те посматривали на нее без снисходительности, как на равную. В этой компании размер не имел значения.

Попутчица моя, пользуясь случаем, рассказывала что-то про своего пуделя, я делала вид, что слушала. Но меня уже не интересовали собаки. Я вспоминала детство.

Середина шестидесятых. Не очень сытно, и совсем не богато. Мы жили в пятнадцати минутах езды от центра города, но все равно на окраине. Почти в деревне. По улицам ходили куры, в огородах росла редиска, во всех домах были дети. А в одном доме — три девочки — три сестры. Тая, Вера и Светка.

Средняя Вера долго оставалась маленькой. Тщедушная, ни роста, ни веса. Ниточки — ножки, стебельки — ручки, носик уточкой, и светлые волосы, прямой челкой падающие на глаза. Никто не верил, что она уже ходит в школу. Я, напротив, уже к пятому классу имела габариты взрослой девахи и гордилась тридцать девятым размером ноги. Я дружила с Таей. Тая — моя одноклассница и официальная подруга детства, а Вера младше меня почти на четыре года, с ней мы просто играли.

Тая предпочитала полезные игры взрослых людей. Зимой вязать носки, летом собирать малину. Мы с Верой считали, что носков и так хватает. Их без конца вяжут заводы, фабрики и старухи. Поэтому мы прятались от посторонних глаз и открывали коробку с пластилином…

Лепили лес, катали маленькие шарики, склеивали их по два и клали под пластилиновые деревья. Это были глаза. «Глаза» — чудовища, непредсказуемые и таинственные существа. До такой степени таинственные, что мы сами о них не знали никаких подробностей. Поэтому боялись их до трясучки. Мы воплощались в пластилиновых грибников, гуляли по опасному лесу, шарахались от каждого пластилинового куста, а, когда встречались с «глазами», с удовольствием орали, предвкушая неминуемую гибель.

С каждым разом нам становилось все страшнее. Уже не надо было ходить по лесу с пластилиновой корзинкой, достаточно неожиданно крикнуть: «глаза!» и твой партнер по играм начинал биться в конвульсиях.

Мы оставили в покое пластилин и занялись похоронами птиц. Рыскали по помойкам в поисках скончавшихся воробьев, самозабвенно клеили из картона гробы, рыли в огороде могилы и ставили памятники жертвам естественного отбора. Мы не оплакивали усопших. Азарт, с которым работала наша ритуальная команда, превращал наше занятие в спорт. Мой отец называл нас санитарами природы, Тая — кладбищенскими сумасшедшими. Но однажды она дрогнула. Нашла дохлого мышонка и сделала для него гроб, который нас потряс. Розовый, с аккуратными бумажными кружевами по краям, а внутри — изящная голубая подушечка. Мы с Веркой задохнулись от зависти и в дизайнерском экстазе начали новый похоронный виток. Но потерпели фиаско. Элегантный розовый гроб остался недосягаемым идеалом. Мы с облегчением закопали свое последнее расфуфыренное изделие с лохматыми кисточками и нелепыми рюшами, после чего нашли себе новое дело.

Этим делом стал шпионский роман. Мы не посягали на славу литераторов. Это была всего лишь очередная игра. Главного героя нашей рукописной книги звали Джонни. В чем была его шпионская миссия, неизвестно до сих пор. Джонни перемещался со страницы на страницу и постоянно попадал в жуткие передряги. Иногда мы давали ему передышку, и тогда он заходил в бар, брал стаканчик «висок» и отдыхал от нашей неуемной фантазии.

Бывали минуты, когда и мы отдыхали сами от себя: сидели на лавочке и щурились на солнце. Если в это время нам на глаза попадалась младшая из сестер — Светка, ей приходилось несладко. Мы брались ее «перевоспитывать». Мыли в бочке с дождевой водой, переодевали в чистое платье и обучали английскому языку. Под нашим натиском Светка выговаривала: «ит из э кап» или «ай хэв э дог», после чего стремительный процесс «перевоспитания» завершался. Чумазый младенец превращался в культурного ребенка со знанием иностранного языка. Полюбовавшись на малолетнюю Галатею, мы милостиво отпускали ее на волю. Светка, не веря своему счастью, рвала с места и исчезала в клубах деревенской пыли.

Однажды Верка пришла из школы с добычей. Одноклассница дала ей на время свою заветную тетрадку. А там — песни. О любви, изменах и кровавых разборках. Помню строчки:

Вот уехал Валера, сказал: «до свиданья»

И оставил Тане сына на прощанье.

Мы веселились от души, а потом решили написать пародию. Стихов мы никогда не писали, если не считать младенческого «сидит кошка на окошке и играет на гармон». Несмотря на это в собственном успехе были уверены абсолютно.

Героев назвали просто — паренек, матрос и девчонка. Паренек полюбил девчонку, девчонка изменила ему с матросом, у паренька сдали нервы, и он зарезал матроса ножом. Девчонка утопилась, паренек повесился.

Педагогический опыт, полученный в процессе «перевоспитания» Светки, проявился в назидательном финале:

Этот случай случился недавно,

Он ведь может на вас повлиять.

Не любите девчонок случайных,

И не надо людей убивать!

Больше мы не писали песен. Мы не были поэтами, мы сыграли в очередную игру и угомонились.

Но приходило время «поста», когда наши обычные игры откладывались, когда исключалось все, что не имело отношения к нашему самому любимому празднику. Задолго до него мы начинали перебирать елочные игрушки, придумывать карнавальные костюмы, вырезать из бумажных салфеток снежинки. А, когда Новый год наступал, мы ощущали себя жителями нового, волшебного мира. Эйфорию подпитывали подарки, раздаваемые на всевозможных елках.

Родители нас опекали редко. Они работали, стояли в очередях, и ради елочного конфетно-мандаринового счастья мы самостоятельно преодолевали любые расстояния. Верка в черной цигейковой шапке с ботиночными шнурками, завязанными под подбородком, такой же шубке, подпоясанной ремешком; я в зеленом пальто и новой шапке из розового искусственного меха. Надо сказать, такие шапки носили исключительно взрослые тетеньки. Их не надевали, а ставили на голову, и они стояли там, устремленные вверх, как ракеты. Наша странная парочка направлялась на елку в филармонию. Еще не было троллейбусов и маршрутных такси, в город ходил единственный автобус. На каждой остановке полку пассажиров прибывало, нас сплющило на задней площадке, и мужики, сидевшие напротив, заметили раздавленную Верку:

— Пацаненок, давай к нам на коленки!

Верка попыталась отодвинуться подальше от небритых дядек, в тесноте двигаться было некуда, и она припала ко мне.

— К мамке жмется! — умилились мужики. А у меня вылезли глаза из орбит.

Мы никогда не ссорились, не обнимались при встрече, не выясняли отношения и не шептались «о личном». Мы не были подружками. Мы просто играли вместе.

И только мой отец, когда видел в дверях Веркину маленькую фигурку, кричал мне в комнату:

— Зина, твой друг пришел!

3.128.31.227